— Так кто же делал это в Форменосе? — спросил Гортаур.
Маэдрос думал, что ответа на этот вопрос не будет.
— А это я, — сказал Келебримбор.
— Как это — ты? — Маэдрос настолько растерялся, что сел на диван рядом с Сауроном.
— Ты же… — Карантир тоже был потрясён. — Ты… ты же… сын Атаринкэ?..
— Подожди, — Маэдрос, наконец, пришёл в себя. — Тебя же не было в Форменосе. Я же жил там, а ты нет.
— Нет, я там жил, — Келебримбор доброжелательно улыбнулся всем. — Несколько месяцев, а может, и больше. Отец очень по мне стосковался, приехал за мной и забрал с собой в Форменос.
— Где ты мог жить там? — спросил Маглор.
— А я жил в покоях дедушки Финвэ, — ответил Келебримбор.
— Да, вот это мне уже не проверить, — фыркнул Маглор. — Всё-таки в каких-то странных местах ты живёшь. Так Финвэ знал, что ты там? ..
— Нет, — ответил Келебримбор.
— Этого просто не могло быть, — сказал Маэдрос.
— Я жил в комнате этой самой… Индис, его второй жены, — объяснил Келебримбор, — понятно же было, что она не станет приезжать в гости к Феанору. А прадедушка ведь всё делал каждый день одно и то же, по часам. Вставал в пять утра, а я вставал на полчаса позже. Он позавтракает — я мог через полчаса идти в столовую и тоже позавтракать. Отец мне там оставлял в буфете молоко, сыр и печенье, или ещё что-нибудь. Он выйдет из тренировочного зала — тогда я могу туда зайти. В общем, я просто переходил из комнаты в комнату, туда, где его в это время не было. В мастерской отца я проводил довольно много времени — туда изредка заходил дедушка Феанор, но он меня ни разу не заметил, или, по крайней мере, не обратил внимания. Так меня никто в Форменосе и не увидел, я думаю. Я, кстати, видел вас, дядя Канафинвэ и дядя Морифинвэ: когда я в тот день вошёл в столовую, вы стояли у стола и смотрели на что-то на полу. Только я из-за скатерти не заметил, на что. Думал, что-то уронили…
— А потом? — спросил Маэдрос.
— Я вернулся к себе в комнату, решил подождать обеда. Потом потемнело, я услышал шум, выглянул во двор, увидел вас всех с факелами. Я понял, что что-то страшное случилось… Потом вы уехали. Видел, как другие нолдор хоронили Финвэ. В буфете ещё была еда, я ел. А вообще я всё время лежал в постели и плакал. Не знал, что дальше делать. Потом приехали отец и дядя Туркафинвэ… то есть Келегорм, — Келебримбор тяжело вздохнул. — Отец сказал, что в основном из-за меня приехал, очень боялся за меня, думал, может, меня тоже убили.
— Так объясни мне, милый, ты зачем всю эту дрянь дяде, ну или тёте, неважно, подбрасывал? — спросил Гортаур. — Тряпку тоже ты подложил?
— Да, — сказал Келебримбор. — Мне сказали, что в доме Финвэ так принято и все так делают. И что надо в этот самый день зачатия обязательно эту самую тряпку с кровью положить, поскольку он принц нолдор и королевской крови.
— Ты знаешь, Нельяфинвэ, — Саурон дружески наклонился к Маэдросу, — мне кажется, ему всё-таки нельзя доверять покупать еду на рынке. Кто его знает, что ему могут продать. Хоть Карантира, что ли, посылайте. Келебримбор, дружок, а кто тебе это сказал?
— Один мальчик, — пояснил Келебримбор. — Высокий такой, в чёрной одежде с зелёными пуговицами. Он очень интересовался Сильмариллами и вообще про дедушкины работы расспрашивал. Я даже ему отдал несколько заготовок, которые были испорчены или не подошли…
— Я знаю этого мальчика, — сказал Саурон. — Он до сих пор интересуется Сильмариллами. Даже на голове их носит. Я полагаю, бессмысленно спрашивать тебя, не убивал ли ты прадедушку; ты, наверно, ответишь что-нибудь вроде «а мне сказали, что у нолдор принято, когда прадедушке исполнится три тысячи лет, разбивать ему голову».
— Благодаря… благодаря отцу, — тут впервые за всё это время они услышали злобу в голосе Келебримбора, — я вырос среди тэлери. Мне неоткуда было знать, что принято у нолдор и как они живут. Я даже ни разу не разговаривал с прадедушкой. Я один раз разговаривал с Феанором, и он не знал, кто я. Нет, я не причинял никому из семьи зла.
— Значит, Моргот… — начал Маглор с некоторым облегчением в голосе.
— Поменьше имён, Макалаурэ, — скривился Саурон. - Да, он так или иначе это устроил — но устроил руками нолдор. Вопрос только в том, из кого же из потомков Финвэ в конечном счёте вылезло самое худшее. Убийца намеренно, я бы сказал, цинично, надел этот самый «плащ Галадриэль», прекрасно зная, что эта вещь есть у всех трёх сыновей Финвэ. При этом по меньшей мере плащ Финголфина не хранился взаперти, а Финголфин на тот момент был королём, и, полагаю, в Валиноре, как и здесь, его дом был всегда открыт для всех, кто хотел его видеть. Морифинвэ постоянно и расчётливо выводили из себя, подбросили тряпку на его день зачатия, стараясь вызвать у него самые крайние проявления гнева. Скажи, пожалуйста, — обратился Саурон к Карантиру, — если тогда Маглор действительно сказал тебе: «ты опять» — было ли так, что ты пытался причинить близким вред физически?
— Морьо, не отвечай ему, — сказал Маглор.
— Да, — ответил Карантир. — Тебя, Кано, всё равно при этом не было. Дома был только Тэльво. Он… он спас… Нерданэль. Но после этого она решила от нас уехать. Понимаете… она сказала, что я ничего не делаю. Действительно ведь… когда речь шла о Сильмариллах и ларце, ты, Майтимо, делал камни вместе с отцом, Макалаурэ — обрабатывал материалы для оболочки, Келегорм сделал венец, в котором отец носил их в Валиноре, Куруфин — стенки ларца, младшие — замок. А мне… мне ничего не позволяли делать. Ничего.
— Морьо, — сказал Амрод. — Отец просто о тебе заботился. Берёг тебя. Я теперь понимаю, хотя тогда не осознавал. Он, наверное, думал, что ты — слабая девушка…
— Ну и ну, — сказал Саурон. — Женщины не слабее мужчин, а часто и сильнее; у вас, квенди — уж точно. И во всём, чем занимался Феанор, физическая сила почти никакой роли не играет.
— Отец всё время помнил о Мириэль, о том, как она устала от жизни, — возразил Амрод. — О сестре Финвэ, которую тот потерял… Отец не хотел…
— При чём тут сестра Финвэ, — отмахнулся Саурон, — она упала с дерева, это был несчастный случай. И вообще, если эльфийская дева не рожает Феаноров, не лазает на ёлку и не связывается с человеческим отребьем, — он выразительно посмотрел на Финдуилас, — у неё есть все шансы дожить до конца Арды. Многие Перворожденные эльфы ведь живы до сих пор. И кстати, о замке, на котором ты, Амрод и твой брат, изобразили предводителей Второго рода эльфов: кто-нибудь видел его у Фингона или слышал его рассказ о том, как он его вырезал из ларца?
— Но если ты сам слышал или читал рассказ Фингона, то… — Майтимо замолчал.
— К сожалению, — Саурон развёл руками, — здесь моя сказка закончилась. Я не знаю, что именно Фингон увидел внутри сокровищницы. Я не знаю, что заставило Фингона вырубить замок из стенки ларца. И, кстати, я не знаю, случайно ли убийца что-то выронил во дворе, действительно ли убийца это подобрал и куда потом эта вещь делась. Кроме того, когда Мелькор и Унголианта появились в Форменосе, на полке в сокровищнице был фонарь. Куда он делся? Кто-нибудь ещё его видел?
И Маэдрос, и Маглор, и Амрод вынуждены были ответить отрицательно. Карантир, подумав, тоже покачал головой.
— Я потом заходил в сокровищницу — уже после того, как дедушку унесли, — сказал Келебримбор. — У меня свечка была, фонарь бы в такой темноте пригодился. Фонаря точно не было.
— Итак, — подытожил Саурон, — скорее всего, эта ситуация была так или иначе просчитана заранее и убийца, действуя в сговоре с Мелькором, предусмотрел несколько вариантов развития событий на день зачатия Карантира, когда Феанора как раз — очень кстати — не было дома. Либо Карантир выходит из себя и Финвэ решает покинуть Форменос: тогда убийца каким-то образом забирает у него Сильмариллы по дороге (обманом или просто крадёт) и отдаёт их Мелькору. Либо и должно было случиться то, что случилось, и тогда сокровищница тоже становилась доступна. Вероятно, что расчёт был и на то, что по меньшей мере Финвэ знаком с убийцей и доверяет ей или ему.