Я должен предупредить тебя, что если ты убьёшь моего посланника, и твои братья, и особенно ты (эти два слова были подчёркнуты) будете сильно разочарованы (эти два слова тоже были резко, жирно подчёркнуты).
Майрон».
Он никому не показал этого письма.
Но у него было чувство, что если он это сделает, то Саурон просто разыграет партию по-другому.
Он не мог не понимать, о чём хочет говорить этот посланник. Уже несколько лет, после сбивчивого рассказа Келегорма о том, как он потерял Сильмарилл после того, как успел несколько мгновений подержать его в руках, Маэдрос думал, зачем это было нужно. Вывод был только один: Мелькор хотел, чтобы Сильмарилл не вернулся в его корону, но остался в руках эльфов — для того, чтобы они, сыновья Феанора, запятнали руки ещё одним братоубийством.
Майтимо отчаянно сжал в пальцах ключ от ларца с Сильмариллами, висевший у него на шее. Теперь у него осталась только эта память о прошлом. Подвеску, которую он получил от Финвэ, он подарил Гил-Галаду, а цепочку с сапфирами, залог любви к нему Фингона, потерял Келегорм после штурма Дориата.
Он спустился вниз и вошёл в большую полукруглую комнату с низким потолком; полукруглое окно выходило на засыпанную снегом поляну, окружённую елями. По светлым деревянным стенам скользили розовато-жёлтые лучи дневного зимнего солнца. За стеклом острые глаза Майтимо разглядели бурый, с желтовато-розовым отсветом силуэт — это был олень, который подошёл к дому на расстояние пяти или шести шагов.
Келегорм смотрел в окно не отрываясь, замерев, опершись локтем на подоконник. Он мог так сидеть, опираясь руками и спустив ноги с постели, но стоять у него пока не получалось. Но и это уже было хорошо. Майтимо мучился от того, что их собственных познаний в медицине не хватало для этого случая; если бы они могли попасть хотя бы в Гондолин!.. Он часто думал об этом в тот первый год, когда Келегорм ещё даже не мог поднять голову с подушки; он держал спящего брата за руку и вспоминал жуткие подробности штурма города, о которых ему недавно рассказывали. Да, ему было лучше, но выздоравливал он медленнее, гораздо медленнее, чем можно было бы ожидать. Майтимо сознавал, что человек на месте Келегорма не выздоровел бы никогда и остался бы прикован к постели на всю жизнь: это утешало, но ненадолго.
— Как ты себя чувствуешь, Тьелко? — спросил он Келегорма.
— Хорошо, — ответил тот. — Сегодня даже голова не болит.
— Я должен тебе сказать кое-что, — Маэдрос присел на край его постели. — Мне сообщили, что к нам должен прибыть посланник от Саурона. Он хотел… что-то обменять. И что-то привезти.
— Возможно, речь идёт о твоих вещах, которые они забрали тогда? — спросил Келегорм.
— Да… Как ты думаешь, следует ли с ними разговаривать?
— Почему у тебя возник такой вопрос? Конечно, нет, — ответил Келегорм.
— Но если… — начал Маэдрос.
— Сильмариллы они нам не вернут, а что ещё стоило бы переговоров с Сауроном? — спросил Келегорм. — Неужели ты готов отдать им хоть что-то?
Майтимо молчал.
— И разве можно брать от них что бы то ни было? — настаивал Келегорм.
В дверь кто-то неуверенно, слабо постучал ладонью.
— Заходи, — вздохнул Келегорм.
Зашёл младший из сыновей Феанора, Амрод; у него с собой был тазик с водой и полотенце.
— Пора обедать, — сказал он. — Ты умываться будешь?
— Да, я сам, — ответил Келегорм.
Майтимо знал, что Амроду приходится тяжело. Им обоим было тяжело. Именно они двое нашли Келегорма со сломанной спиной на полу маленького домика в лесу после того, как слуги Саурона отобрали у него Сильмарилл и увезли Эльвинг.
На самом деле всех удивляло, как тихо и сдержанно он переносит это мучительное испытание, что он почти никогда не жалуется, не сердится, когда ему неудобно, больно, холодно.
Но все они знали, что никто из них не сможет заменить Куруфина.
Все они видели, как он погиб: последним, что он успел сделать, было помочь Келегорму выбраться из Менегрота и пересечь мост, преследуя королевскую дочь. Один из убийц Куруфина замахнулся на Келегорма, но прилетевшая неизвестно откуда шальная стрела с красным оперением остановила его.
— Я посмотрю, что они захотят нам передать, — сказал Маэдрос. — В конце концов, мы не обязаны это брать.
Они появились у дома в тот же час на следующий день. Было пасмурно; белый плащ Гватрена отливал золотом, плащ второго всадника — серебром.
Гватрен спрыгнул с коня, не выпуская рукояти кинжала и подошёл к крыльцу. Маэдрос стоял впереди; Маглор и один из немногих ещё оставшихся с ними дружинников вынесли Келегорма на крыльцо и усадили на скамью.
— Это он, — тихо сказал Келегорм Маглору, но остальные два брата его услышали, - тот, который забрал… камень.
Маглор судорожно сжал пальцы на плече Келегорма.
— Ты посмел появиться здесь, — сказал Маэдрос, — хотя это ты отнял у нас то, что принадлежало нам по праву и изувечил нашего брата. Я мог бы убить тебя без разговоров и без объяснений. Я мог бы даже не читать письмо твоего хозяина.
— Но ты его прочёл, — сказал Гватрен. — На что ты надеялся? Ведь наверное, ты на что-то надеялся, читая его?
— Я не видел никакого письма, — громко и зло сказал Келегорм. — Что в нём?
— Ты никак не избавишься от пристрастия к чужим вещам, Келегорм, — сказал Гватрен. — Письмо же не твоё. И я не с тобой разговариваю.
Гватрен заткнул руку за пояс и оставил за поясом перчатку; он поднял ладонь, и на ней блеснула золотая цепочка. Он подошёл ближе.
Маэдрос увидел на ладони Гватрена маленький синий сапфировый цветок, свою собственную работу.
— Тебе знакома эта вещь? — спросил он.
— Да, — ответил Маэдрос.
— Она ведь твоя? Не хочешь ли ты поменять её?
Маэдрос молчал.
— На что? — спросил Маглор. — У нас ничего больше нет. Ни для тебя, ни для твоего хозяина.
— Как же нет? — Гватрен вытянул руку, небрежно покручивая подвеску, наматывая на палец золотую цепочку; синий цветочек лучистой бабочкой крутился вокруг его руки. — Ты можешь отдать то, что висит у тебя на шее сейчас. — Рука Гватрена остановилась и его длинный белый ноготь нацелился в горло Маэдроса; теперь посланник Саурона стоял уже совсем близко. Золотистые локоны тускло блестели в отсветах зимних облаков. — Ключ от ларца с Сильмариллами. Ключу лучше быть там, где ларец, не так ли?
— А Саурон что, не может его открыть? — ответил Маглор. — Он же как-то достал из него камни, чтобы вставить в корону? Зачем ему ключ?
— Ну может быть, чтобы вы не смогли его открыть, если камни как-нибудь попадут к вам в руки? — ответил с издёвкой Гватрен.
— Мы уж как-нибудь управимся с нашим имуществом, — сказал Маэдрос, наконец. — Это не твоё дело.
— А с чего вы взяли, что это ваше имущество? Это имущество вашего отца. Кому из вас он его завещал? Он вообще кому-то его завещал? Как вы будете его делить? Что вы с ними вообще будете делать? — спрашивал Гватрен, переводя взгляд своих блестящих серых глаз с Маэдроса на Амрода, с Амрода на Келегорма, с Келегорма на Маглора. — Я как-то заразился неуёмным любопытством от Майрона, знаете ли.
— Разговор окончен, — сказал Маэдрос. — Уходи. Никаких сделок не будет. Да, вещь, которая у тебя в руках, мне дорога, но того, кто дал её мне, уже нет в живых, и хранить её и тем более менять на то, что ещё может понадобиться — бессмысленно. Уходи, я сказал.
— Ну и ладно, — Гватрен снова надел перчатку, и подвеска исчезла. — Неужели вы действительно надеетесь вернуть себе ларец и то, что в нём было? Ответьте мне.
— Да, — сказал Маэдрос.
— Да, — сказал Маглор.
— Надеюсь, — сказал Келегорм.
— Наша клятва должна исполняться, ведь правда? — сказал Амрод. — Где ключи, там и ларец, где ларец — там и Сильмариллы. Если у нас есть ключи, то обязательно будет и всё остальное, не так ли?
Маглор бросил на младшего брата тяжёлый взгляд. Слова Амрода звучали, как издевательство. Но всё же и он отказал, как и остальные.