Издалека он увидел вблизи гробницы высокую, стройную фигуру и его сердце замерло на мгновение: ему показалось, что это Тургон. Но через несколько шагов он понял, что это кто-то другой, и потом узнал Пенлода.
Пенлод взглянул на него и кивнул; Майтимо, подойдя ближе, заметил на его шее ошейник, отчасти скрытый меховым воротником зимнего кафтана. Об ошейниках он слышал; с одной стороны, больно было думать, что Пенлод вынужден повиноваться тем, кто погубил Тургона, с другой — это означало, что на его долю пришлось меньше физических страданий.
— Вот и наш ключ, — сказал Саурон. — Тебе, Пенлод, не пришлось долго ждать. К вечеру я верну домой и тебя, и Маэдроса.
— Домой? — спросил Маэдрос, искоса, вопросительно глядя на Пенлода.
— Гортаур позволил мне в обмен на некоторые услуги пожить вне стен Ангбанда, — сказал ему Пенлод холодно, и тут же пожалел о своей откровенности. Он вспомнил, как Тургон многозначительно прижал палец к губам, когда они расставались сегодня утром. — В сущности… меня просто попросили подтвердить или опровергнуть то, что говорил Маэглин, — добавил он. — Ты же видишь, что на мне ошейник и знаешь, что это означает.
Сам Пенлод прекрасно знал, что ошейник больше не действует на него, как знал об этом и Саурон. В последние недели пребывания в Ангбанде он и сам это чувствовал; кроме того, ему сказал об этом Натрон, когда увозил его в лес. Но сейчас, после всего, что он узнал, он не мог полностью доверять сыновьям Феанора. Пусть лучше считают его безвольной марионеткой Саурона.
Пенлоду показалось, что Саурон осторожно, незаметным кивком головы, выразил ему своё одобрение — да, он тоже хотел, чтобы все так думали.
У врат гробницы суетились несколько подручных Саурона; в основном это были орки и несколько людей, которыми руководил Натрон. Они отваливали от входа огромную плиту.
— Давайте отойдём в сторону, — сказал Саурон, обращаясь к Пенлоду и сыновьям Феанора. — И не делайте глупостей. Натрон, и ты иди сюда. Я должен был бы сразу объяснить тебе, Маэдрос, зачем мне нужен ключ. Тебе можно доверять, по крайней мере… в этом деле, — он покосился на Амрода. — Ну да ладно. Я выяснил — отчасти через Пенлода, отчасти от других нолдор — что Сильмариллы попали в Ангбанд не в том ларце, в котором хранились изначально, и что замок от изначального ларца — замок с изображением Таты и Татиэ, который, безусловно, хорошо вам знаком — хранился у твоего двоюродного брата Финдекано в сумке для писем. Мне также сообщили, что Финдекано положил эту сумку в гроб своего отца. Я хочу убедиться, что это действительно так, что речь идёт действительно о том самом замке, и что твой ключ к нему подходит; в подлинности твоего ключа сомневаться пока нет оснований.
— В сумке? — недоуменно спросил Маэдрос. — Я не понимаю, откуда… Да, у Финдекано действительно была такая сумка, и… Но у него не могло быть этого замка. Просто не могло.
— Гортаур, я знаю, что ты меня не приглашал, но я всё-таки хочу понять, что и зачем ты говоришь, — грубо вмешался Амрод. — У Майтимо есть ключ, который всего лишь дорог нам как память. Камни находятся у твоего хозяина. Ларца, видимо, больше не существует; открывать его не надо. И что? Зачем ты ищешь замок?
— Маэдрос, это ты отдал замок Фингону? — спросил Гортаур.
— Нет. Конечно, нет. Я всё это время считал, что Мелькор забрал камни вместе с ларцом; что он вскрыл ларец или нашёл второй ключ. Ларец исчез, исчезли камни. Это же… вполне очевидно.
Гортаур высокомерно усмехнулся. За спиной его простиралась выжженная равнина, на которой он казался единственным живым пятном; и эта жизнь — его светящиеся ярче, чем серое небо, глаза, тяжёлые, блестящие волосы — казалась какой-то зыбкой и нереальной. Он мягко коснулся щеки Майтимо.
— Если Мелькор принёс камни в Средиземье в другом ларце — а это так — значит, первоначальный ларец был разбит ещё в Валиноре. Если у Фингона был фрагмент ларца, и ты его ему не давал, это значит, что Фингон был в Форменосе в тот момент, когда ларец был разбит. Если он был там, когда Финвэ умер, и никому об этом не сказал — это значит, что со смертью Финвэ что-то не так. Если Финвэ был убит не Мелькором — я хочу об этом знать. Ты меня понял? — спросил Гортаур, тяжело посмотрев на Маэдроса.
Майтимо прижал руку ко лбу; после отравленного укола голова ещё болела. Он вспомнил, что видел содержимое сумки, и что в ней действительно лежало что-то размером с небольшую книгу, тщательно завёрнутое в плотную тёмную ткань. Пару раз он спросил у Фингона, что это — тот равнодушно ответил: «да так, память о доме».
Вспомнил Майтимо и другое. Перед тем, как они расстались на берегу океана, когда он и Феанор взошли на корабль, когда он считал, что очень скоро сможет снова обнять Фингона (и что у него будет повод его обнять), он спросил Финьо: «Почему ты не смог приехать в Форменос в тот день?».
И тот ответил:
«Жаль, но у меня не получилось в тот день с тобой встретиться».
Тогда он не придал этим словам значения. Но теперь они приобрели пугающий смысл. Фингон не умел лгать: он не ответил на вопрос, почему он не смог приехать; его слова могли означать и то, что в тот день он приехал, но не смог встретиться с ним.
— Видишь ли, Гортаур, — сказал Пенлод, — Финвэ определённо был убит не Мелькором.
— Ты о чём? — спросил Гортаур.
Пенлод помолчал, но потом собрался с духом и заговорил. Он сознавал, что Гортаур отпустил его и Тургона именно в надежде получить такого рода сведения. И он, и Тургон понимали, что должны будут ему об этом рассказать. Ну почему рассказывать всегда приходится ему!
— Майтимо, и ты, Питьо, вы можете мне не верить, но я скажу. Я беседовал с одной лесной эльфийкой, которая как-то наткнулась на караван гномов. На них только что напала Унголианта и съела всех и вся. Она была сыта, и та женщина смогла с ней поговорить. Так вот, по словам Унголианты, Мелькор прибыл с ней в окрестности Форменоса; он там с кем-то встретился, потом они отправились в Валимар. Потом вернулись в Форменос; Финвэ был уже убит. У него на шее была рана от ножа, а голова разбита ларцом от Сильмариллов. Сам ларец был тоже разбит вдребезги. В сокровищнице горел свет, на полке стоял фонарь. Ещё она сказала, что когда они там оказались, на нём не было шлема, и он был одет в длинную рубашку с золотой звездой на вороте и в длинную кольчугу.
Майтимо помнил только разбитую голову Финвэ в тусклом свете железной лампы над входом. Никакого фонаря на полке не было. Он не разглядел, во что был одет убитый — видел только тусклый отсвет колец брони.
Они с Амродом переглянулись. Пенлод бывал в Форменосе, но он не был членом семьи и вход в личные покои Финвэ ему был закрыт. А Финвэ обычно завтракал в своей комнате, за столиком у балкона, одетый в длинное расшитое ночное платье, накинув длинный тёплый халат. Когда они тренировались, Финвэ обычно надевал под доспехи вещи из серого сукна без всякой вышивки, но никак не расшитую рубашку с гербом. Если кто-то видел рубашку под кольчугой, то это означало, что Финвэ или не успел переодеться, или… Или.
Гортаур покачал головой, насмешливо улыбаясь
— Ну и ну. Да, с Унголиантой, конечно, надо было бы побеседовать, но вот даже я побоялся после того, что она сделала с Мелькором. А вот смотри-ка, девушки нашли общий язык. Надо было послать к ней Тхурингветиль, что ли, а? Как ты думаешь, твоя знакомая сможет повторить мне свой рассказ? — спросил он.
— Думаю, да, — ответил Пенлод. По разговорам с Нан и Элой он понял, что обе эльфийки не так уж плохо относятся к Саурону.
— Итак, если Финвэ действительно был убит ларцом, или, по крайней мере, если ларец был разбит, когда убивали Финвэ, то тем более важно найти ларец или хотя бы его части, — сказал Гортаур.
— Да кому это важно? — спросил Амрод. — Ты думаешь, что мы станем помогать тебе обелить твоего хозяина? Всё равно всё это из-за него…
— Слушай, ты, последний Финвэ… — перебил его Гортаур.
— Нет, «последним Финвэ», Телуфинвэ, был Амрас, а Питьо зовут «Питьяфинвэ», «маленький Финвэ», — вмешался Пенлод.