— Боже мой, — не сдержал изумления мастер Леонат, что вышел на крыльцо, спустился по ступеням во двор и теперь стоял рядом со своим воспитанником, пока оглашали королевскую волю. — Как это? Почему это?
Мелин сделался белее снега. В его глазах застыли слезы, а зубы до крови прокусили нижнюю губу.
— Все ли слышали приказ короля? — с высоты своего вороного коня зычно спросил герольд.
Все, кто был во дворе, отозвались, хоть и хмуро, но согласно. Только юный лорд Мелин молчал, став подобным фигуре из камня.
— Все ли? — громче повторил свой вопрос герольд, в упор глядя на мальчика.
Тот вытянулся в струнку, гордо расправив свои пока еще узкие плечи и ответил, со всей возможной твердостью в голосе:
— Я слышал приказ короля!
Всадник наклонился с седла к подошедшему мастеру Герману, вручил ему свиток с приказом, отдал юному лорду честь и развернул коня обратно к воротам, которые еще не успели закрыть. Но их закрыли. После того, как герольд уехал.
— Вот, значит, как, — прошептал, закрывая полные слез глаза, Мелин, и крупные капли, потревоженные стиснутыми веками, хлынули по его белым щекам, но голос ничуть не дрогнул. — Вы врали мне. Вы все врали мне! — выкрикнул он тем, кто был сейчас во дворе. — С первых моих дней, что я здесь! Отец никогда не хотел меня видеть! Он никогда не любил меня! И моя мать! О, я же слышал ваши разговоры на кухне! Но я верить не хотел! Ты, Валлис! — обернулся он к толстому повару. — Ты ведь говорил: ходят слухи, что мой отец убил мою мать! Что он не любил ее! Отвечай, это так?!
Никто ему ничего не ответил.
— Все лжецы! — уже рыдая, закричал мальчик. — Все предатели! И это усадьба для меня всего лишь тюрьма! Ненавижу вас всех! Ненавижу! Убирайтесь! Прочь все! — и швырнул в первого попавшегося человека свой деревянный меч, которым до приезда герольда рубился с мастером Германом на заднем дворе.
Потом сорвался с места, пихнул в сторону кухонную девчонку с посудой в руках — тарелки, миски, кружки полетели на каменные плиты двора и разбились, разбились вдребезги, как все его надежды и мечты — и бросился бежать, сломя голову, в парк.
— Кто-нибудь! Догоните его! — завопил мастер Леонат, маша руками. — Бог мой! Зачем я это сделал?!
— Что сделал? — тут же подскочил к нему Герман. — Что ты сделал?!
— Я написал письмо королю, — сознался Леонат. — О том, что наш мальчик хочет приехать к нему, хочет увидеть его, хочет привезти ему подарки…
— Ах ты, жирная скотина! — не сдержал грубости старый воин и даже замахнулся на Леоната. — Разве не мог сообразить, что этим и кончиться?! Убить тебя мало! — и, прихрамывая на когда-то раненую ногу, побежал догонять Мелина. — Мой лорд! Мой маленький господин! Постойте! Подождите!
Но Мелин ничего не видел и не слышал. Он бежал все глубже и глубже в парк, не разбирая, куда и зачем, продираясь сквозь малинники и ельники. Ему просто хотелось убежать, куда-нибудь подальше, чтоб не видеть никого из тех, кто жил рядом с ним в Кленовой усадьбе.
— Ненавижу! Ненавижу! — как заклятье, цедил он сквозь зубы.
В его ушах все еще звучал зычный и строгий голос герольда — каждое слово будто врезалось в мозг и причиняло боль.
Глаза застили слезы, дорогу Мелин плохо разбирал, и потому на одном из поворотов его ноги зацепились за какие-то корни, и мальчик кубарем полетел в овраг, больно обдираясь.
Упав на дно, в заросли папоротника, он сильно ударился головой и потерял сознание.
Через пару минут в нескольких метрах от оврага пробежал, уже сильно хромая, мастер Герман. Он потерял Мелина из виду, но продолжал звать его и искать.
Нашли бедного маленького лорда только к закату: все, кто был в Кленовой усадьбе, с факелами принялись обыскивать парк.
Он уже пришел в себя и лежал, свернувшись клубком на дне оврага, совершенно мокрый от вечерней росы. Все это время мальчик плакал, тихо и горько. Его бил сильный озноб, а на голове, над правым виском проступила внушительная багровая шишка.
Конюх, что нашел Мелина, поднял его, дрожащего и поскуливающего, и спешно понес в дом, где ждали заботливые руки нянюшек, теплая ванна, ужин, постель и горячий чабрецовый чай. На утро следующего дня стало ясно, что мальчик серьезно заболел.
Хворал Мелин долго — больше месяца — и как-то упорно не желал выздоравливать. Какие только средства ни применял старый доктор, что уже лет тридцать жил в усадьбе и лечил ее обитателей, жар все равно возвращался, а озноб не ослабевал. К тому же первое время мальчик отказывался есть. И только когда ему пригрозили, что станут кормить насильно, он покорно съел молочный суп.