– Слушай, отец, а как тебя зовут? – спросила девушка. Она сидела, облокотившись на открытое окошко, свежий ветер трепал ее темно-каштановые волосы. Очки она сняла. Мимо с шелестом проносились встречные машины.
– А тебя, дочка?
– Вопросом на вопрос отвечать невежливо. Тем более барышне, – назидательно заметила девушка.
Я ухмыльнулся и церемонно представился:
– Меня зовут Игорь Александрович. А фамилия моя Смирнов.
– Очень приятно. А меня зовут Хиппоза.
– Как??
Вместо ответа девушка с выражением начала декламировать:
– Суббота, фестиваль всех оборванцев-хиппи.
На Портобелло-роад двухверстные ряды,
Базар шарманщиков, обманщиков, адвокатов и акробатов, турецкой кожи, индийской лажи, испанской бахромы, и летчиков хромых, и треугольных шляп
У мистера Тяп-Ляп,
Томов лохматой прозы
У мистера Гриппозо,
Эму и какаду…
Я вдоль рядов иду.
Я чемпионка стрипа,
В носу кусты полипов,
Под мышкой сучье вымя,
Свое не помню имя…
Здесь пахнет Эл-Эс-Ди, смотри, не наследи!
Она выдохнула воздух. Читала она хорошо.
Потом она сказала:
– Только вот "Гриппозо" мне не нравится. Поэтому я решила, что буду просто Хиппоза. Так-то оно покруче.
– И сама сочинила? – сдерживая улыбку, спросил я.
– Не-а, – с сожалением призналась Хиппоза. – Один эмигрант.
И тут же пояснила:
– Ну, по-вашему – предатель Родины.
– По-вашему… Тебе кой годик миновал? – глянул я на нее искоса.
– Не дрейфь, Игорь Александрович, совершеннолетняя… Нет, Игорь Александрович – это слишком длинно. Как же мне тебя называть?
Она окинула меня задумчивым взглядом.
– Для того, чтобы быть моим папашкой, ты все-таки непозволительно молод…
– Ну, спасибо, – усмехнулся я. – В таком случае можешь звать меня просто Ловкач.
– Ловкач? Идет! – восхитилась девушка, она же Хиппоза. – Ловкач и Хиппоза! Считай, что я от тебя уже приторчала!
Я сбавил скорость и свернул к обочине. Заглушил мотор.
– Ты что, обиделся? – удивилась Хиппоза.
Я не ответил.
Хиппоза подтянула к подбородку коленки, обхватила их руками. Шмыгнула носом. Я вылез из машины, открыл заднюю дверцу со своей стороны. Вытянул из сумки свитер из мягкой верблюжей шерсти и теплые носки. Бросил на сиденье рядом с Хиппозой.
– Надевай, – сказал я. – Больниц по дороге не будет.
– Да ладно, не надо. У меня иммунитет на сопли, – пробормотала Хиппоза.
Но пуговицы на куртке все же стала расстегивать. Под промокшей курткой у нее обнаружилась не менее промокшая белая майка с надписью: "No sex please!"
Я хмыкнул и пошел к багажнику.
– Ты куда это? – всполошилась Хиппоза.
– Заправиться надо.
Я достал канистру. Поставил ее на землю возле заднего колеса и стал отвинчивать крышку бензобака.
Чмокнул замок дверцы. Хиппоза высунула ноги из машины. Скинула на асфальт кроссовки и стащила гольфы. Надела шерстяные носки, которые я ей бросил. Потом выжала мокрые гольфы.
Я снял крышку бензобака. Аккуратно наклонил канистру над отверстием. В воронку полилась прозрачно-сиреневая струя.
На заднее сиденье шлепнулась военная куртка. Я покосился в сторону девушки. Она, вытянув ноги из машины, сидела ко мне вполоборота и стягивала свою антисексуальную майку. Стянула. Под майкой у нее больше ничего не было надето. Грудь у Хиппозы была не очень большая, но почти идеальной формы. И загорелая, как и все тело. Во рту у меня сразу пересохло. Хиппоза стала влезать в рукава свитера.
Я заставил себя отвести взгляд и шепотом выругался. Бензин лился мимо отверстия, брызги летели на мою кожаную куртку, сразу испаряясь и оставляя белесые пятнышки. Я выправил канистру. Надеясь, что Хиппоза наконец оделась, посмотрел в ее сторону. Действительно, она уже натянула свитер. Вылезла из машины и критическим взглядом, осмотрела себя. Свитер был длинный, ей почти по колени. Тогда она решительно вытряхнулась из мокрых джинсов. Получилось своего рода шерстяное мини-платье. Она явно нравилась себе в этом импровизированном наряде. И ноги у нее были что надо, это я сразу отметил. К своему неудовольствию.
Я поставил пустую канистру на землю и стал завинчивать крышку бензобака.
В салоне машины что-то щелкнуло и из стереодинамиков автомобильного магнитофона грянул страстный женский голос:
– …ведь я институтка, я фея из ба-ара… Я черная моль, я лету-уучая мышь!..
Я вытер руки тряпкой и захлопнул багажник. Я уже ничему не удивлялся. Посмотрел на Хиппозу. Она пританцовывала возле открытой дверцы и откровенно веселилась.
– И ты балдеешь от такого отстоя, Ловкач? – она ткнула пальцем в сторону магнитофона.
– Я от тебя скоро обалдею, – проворчал я, снимая залитую бензином куртку. Вытер ее, повесил на крючок возле своего сиденья. Подошел к передней дверце со стороны водителя и убавил звук:
– Тебе не нравится? Почему же? Ведь это, кстати, тоже твои эмигранты.
– Во-первых не мои, а твои, – заметила Хиппоза, глядя на меня поверх крыши машины. Голову она склонила набок, словно кошка. – А во-вторых, эмигрант эмигранту рознь. Дедушка Ленин при царе-батюшке тоже будь здоров в Швейцарии тусовался…
Она почесала ногу о ногу. Наклонилась и порылась в кассетах, лежащих в нише возле рычага переключения передач. Надписей на них, как я только что заметил, не было.
– Что у тебя тут еще есть?
– Даже не знаю, – смутился я.
– Ничего себе! Так ты что, все оптом покупал, не глядя?
Я неопределенно пожал плечами.
– Ладно, сейчас я устрою тебе именины сердца.
Хиппоза пошуровала в своем рюкзачке, вытащила из "волкмэна" кассету и запихнула ее в автомобильный магнитофон. Прибавила звук. Легла на бок поперек передних сидений и ее хитрющая физиономия появилась с моей стороны. Я смотрел на нее сверху вниз. Из динамиков послышалось легкое шипенье, а потом зазвучали первые аккорды Двадцать первого концерта Моцарта. На душе у меня стало немного грустно. Эта маленькая поганка попала в десятку, сама не догадываясь об этом.
– Моя любимая кассета. Правда, здорово? – Хиппозин глаз вынырнул из-за занавески волос.
– Нос вытри… Испачкала… – улыбнулся я. – Согласен, правда, здорово.
– То-то! Это тебе не черная моль.
Глава 7. ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА СВОЮ ГОЛОВУ.
Мы действительно приближались к югу. За Павловском небо совсем расчистилось, вовсю грело солнце. В открытые окна врывался теплый ветер донских степей. Здесь еще было лето. Зеленели придорожные дубравы, лишь кое-где тронутые желтизной. Золотились стога на полях. Спокойно урчал мотор. Мы миновали мост через еще не очень широкий здесь Дон. Покрытие трассы на этом участке было достаточно ровным и я шел под сто десять. Обогнал синий "форд", плотно упакованный семейством – за стеклами виднелись детские мордашки и белый пудель. Детишки дружно замахали нам руками. Я посмотрел на Хиппозу.
Она закатала до локтей рукава моего свитера. Полулежала на сиденье, положив голову на подголовник и подставляя правую руку ветру. Мурлыкала вполне музыкально, подпевая без слов Моцарту. Глаза у нее были полуприкрыты. Ей явно было хорошо, в отличие от меня. Вдруг глаза у нее расширились, она подскочила и завизжала восторженно, уставившись вперед. И тут же сильно пихнула меня в бок.
Я от неожиданности дернулся и "БМВ" вильнула влево, до полусмерти напугав встречный "жигуленок" с прицепом. "Жигуленок" истерично засигналил.
– Ты что, с ума сошла? – заорал я. – На тот свет захотела, дурища?!
Хиппоза не обратила никакого внимания на мой возмущенный крик. Она заполошно вопила, высунувшись из окна почти что по пояс:
– Ты смотри, смотри, Ловкач! Во дают местные капиталисты! Я тащусь!..
И запрыгала на сиденье от восторга.
Впереди, на обочине трассы торчал большой матерчатый плакат, туго натянутый на двух палках. С него широко улыбался толстый кавказский человек в папахе и с шампуром в руках. За его спиной высились заснеженные соплеменные горы. Коряво выведенная надпись гласила: "Посетишь нас – посетишь Кавказ! Остановись – не пожалеешь! Внимание, дорогой водитель! Впереди – 1 км – только у нас вкусные горячие шашлыки от ООО "Риони"!!!"