Слово "дорогой" было написано через "а". Все это живо напоминало плакат, который создал для тиражной комиссии незабвенный Остап Бендер во время плавания по Волге на пароходе "Скрябин". Это произведение было выполнено приблизительно на таком же художественном уровне.
– Дай полюбоваться, Ловкач! Езжай потише! – вопила Хиппоза, как резаная. – На Кавказ они приглашают! В Грозный, небось!
Я сбросил скорость и произведение искусства медленно проплыло мимо нас.
– Ой, хочу – не могу! – продолжала вопить Хиппоза.
– Ты что, снова есть хочешь? – удивился я.
– Я всегда хочу. Расту я, не понимаешь, что ли? К тому же у меня, да будет тебе известно, гипогликемия, – гордо сообщила Хиппоза, выворачивая голову назад.
– "Гипо" что?
– Ты что, Ремарка не читал, деревня? – ненавязчиво поинтересовалась Хиппоза. – "Тени в раю"?
– Читал, – соврал я.
– Ну, так вот. Наташу, главную героиню, помнишь? Так у меня то же самое, что у нее. Если я вовремя не поем, то становлюсь жутко агрессивной. За небольшой кусок салями могу запросто убить. Въезжаешь, Ловкач?
К своему ужасу, я действительно услышал в голосе Хиппозы каннибальские нотки. Для полного счастья мне только не хватало, чтобы она впала в буйство.
– Ну, хорошо, хорошо, – примирительным тоном сказал я. – Я тебя накормлю.
– Только ты учти, у меня с бабками напряг, – насторожилась Хиппоза, уставившись на меня.
– Ну, ты меня не успеешь объесть, надеюсь.
– Не знаю, не знаю, – плотоядно пропела Хиппоза и снова высунулась в окно. Наверное, боялась пропустить шашлычную.
Из сверкающих хромом динамиков японского стереокассетника вырывалась и смешивалась с ароматным шашлычным дымом грузинская застольная. Магнитофон стоял на крыше потрепанной "тойоты" – фургона с надписью "ООО Риони" на помятом боку. Рядом с фургончиком на утоптанном пятачке стоял под полотняным тентом длинный мангал. У мангала шустрили двое черноусых молодых людей в грязноватых белых куртках.
Славно, видать, шли дела у общества с ограниченной ответственностью: возле пятачка скопились легковушки и стояла длинная фура с номерами земли Северный Рейн-Вестфалия. Около мангала нетерпеливо переминалась короткая очередь. У очереди раздувались ноздри. Очередь жаждала шашлыков от "Риони". Счастливчики уже сидели на раскладных стульчиках за раскладными же столиками, уминали шашлыки с помидорами и свежей зеленью. Черноусые красавицы ловко вертели шампуры, мешали угли и отпускали комплименты всем женщинам без исключения.
За полем, леском и рекой светилась белая колоколенка. И трава была как весенняя – зеленая и умытая.
Мы не стали ждать, пока освободится какой-нибудь столик. Сели на склоне пригорка и там стали уплетать с картонных тарелочек куски сочного мяса. Я прихватил с собой верный термос, и мы с Хиппозой запивали шашлыки кофе, по очереди передавая друг другу импровизированный стакан. От кока-колы, которой торговали красавцы, она отказалась, с презрением в голосе заметив, что "это мерзкое пойло употребляют лишь тупые негры и немытые тинейджеры". Конец цитаты. С каждым куском мяса настроение у Хиппозы зримо поднималось. И у меня настроение теперь было отличное. Не знаю, что именно так повлияло: может быть то, что я благополучно приближался к цели своего путешествия, а может возвращение в теплое южное лето из промозглой московской осени. Не знаю. Но весело было и вкусно.
Я быстро управился с шашлыком. Хиппоза пока осилила чуть больше половины. И не мудрено – она ведь заказала двойную порцию.
– Родители хоть знают, где ты? – спросил я Хиппозу.
– А як же. У меня с предками все о'кей. Они у меня либералы, пантеисты и сторонники прав подрастающего поколения. Ноблесс оближ – доктора психологии.
– А что ж твои либералы тебя без денег отпустили?
Хиппоза развела перепачканные соусом руки:
– А сперли денежки. В первопрестольной, на Ленинградском вокзале. Только я приехала – и сразу сперли, – она пригорюнилась. – Обидели хваты-москвичи бедную питерскую студентку.
– Учишься?
– Угу, – промычала Хиппоза с набитым ртом. – В универе. А ты где бабки на такие машины зарабатываешь?
Я помедлил с ответом, делая вид, что чрезвычайно занят процессом наливания кофе в крышку. Вопрос был для меня слегка неожиданнен.
– В ящике, – наконец ответил я.
– Ух ты! В секретном-секретном?
– Не то слово.
– А что, несмотря на экономический кризис даже сейчас в ящиках круто платят? – не отставала она от меня.
– Ну, смотря в каких. В моем да.
Я ступил на весьма опасную дорожку, и надо было поскорее с нее сходить. Но Хиппоза не прекращала допрос:
– И тебе хватило, чтобы такую тачку отхватить?
Я кивнул.
– А сколько отдал?
– Ну… Не очень много.
– Ладно, ладно, не кипятись. Не хочешь говорить – не говори. Дело твое, – сказала она. – А ящик твой что, прямо в городе-герое Туапсе находится?
– Да, а что? – насторожился я еще больше.
– Значит, ты не москвич?
– Ну, конечно же, нет.
Хиппоза задумалась только на миг. И тут же внимательно посмотрела на меня:
– Весьма странно. А разговариваешь совершенно без этого жуткого хохлятско-черноморского говора. На нормальном русском языке, не на суржике.
Я чуть было не поперхнулся кофе. Девушка оказалась чересчур наблюдательной для своего нежного возраста.
– Я в Москве родился. И жил там до восемнадцати лет, – наконец кое-как вывернулся я, отдышавшись.
Она кивнула и снова занялась шашлыком. Видно, мой ответ ее полностью удовлетворил. Но напрасно я надеялся. Она и не собиралась угомониться.
– Слушай, Ловкач, а ты, небось, у самого моря живешь?
– У моря.
– Флэт крутой? Ну, квартира?
– Да так, – замялся я. – Не жалуюсь.
– Ну, тогда я у тебя переночую. Не возражаешь?
Я промолчал. Хиппоза села на траве ровнее и с ухмылкой посмотрела на меня.
– Да не переживай, ты, Ловкач. Ты совсем-совсем не в моем вкусе, – сказала она.
– Вот спасибо, успокоила, – я даже слегка обиделся.
– Может ты боишься, Ловкач, что тебе жена вломит? – сощурилась Хиппоза. – А ты ей прогони телегу, что я типа твоя московская троюродная племянница. По двоюродной сестре, с которой ты десять лет не виделся. Что, мол, я тебе отчаянно помогала тачку купить.
– Да нет у меня жены, – сказал я правду.
– Ой, ладно, не гони, – пренебрежительно отмахнулась Хиппоза. – Так вломит, Ловкач, или нет?
– А ты как думаешь? – усмехнулся я в свою очередь.
– Я бы тебе вломила по первое число! – серьезно заявила Хиппоза и тут же заулыбалась:
– Да не грусти ты, Игорь Александрович! Не буду я тебя и твое несчастное семейство стеснять. Это я так, прикалываюсь. Мне ведь только в море искупаться – и назад.
– Опять с дальнобойщиками? – не выдержал я.
– И без них дураков на свете хватает, – весело засмеялась моя пассажирка. – Ну, что ты надулся, Ловкач? На "дурака" обиделся? Напрасно… Да ты только посмотри! Жизнь прекрасна и удивительна!..
Она размахнулась и в подтверждение своих замечательных слов со всей силы, словно фрисби, запустила в небо свою картонную тарелочку. И заверещала от избытка чувств так, что все обернулись.
Я проводил взглядом летящую тарелочку. Она, медленно вращаясь, взлетала в небо, прямо к солнцу.
– Ну, благодарствуйте, барин. Я спасена от голодного обморока, – Хиппоза похлопала себя по туго набитому животику. – До ужина надеюсь, дотяну.
– Да уж постарайся.
"БМВ" неслась по шоссе к Ростову-на-Дону, плавно вписываясь в повороты.
– Таперича можно и курнуть, – заявила Хиппоза.
Я протянул ей пачку "Мальборо". Хиппоза отрицательно покачала головой:
– Спасибо, у меня свои.
Я наблюдал за ее действиями. Она вытащила из бокового кармашка рюкзака пластмассовый футляр из-под авторучки. Раскрыла. В футляре лежала непомерно длинная туго набитая беломорина. Та-ак, понятно. Девушка окончательно обнаглела и решила оттянуться в полный рост. Подумала, что взрослый дядя совсем лох? Ох, как она ошибается.