Скорее всего, именно так и случилось бы, но в самый неподходящий момент из его смокинговой груди раздался тоненький пищащий звук. Я сначала не поняла, что это. Он мягко отстранился от меня.
– Извини, ради Бога, – улыбнулся он и достал из внутреннего кармана миниатюрную складную трубку мобильника.
Раскрыл ее, нажал кнопку и поднес к уху. Я не отпускала его. Он прислушался к бормотанию в трубке. Лицо его на мгновение омрачилось, но тут же вновь озарилось мягкой улыбкой.
– Сейчас, – произнес он в трубку коротко. Сложил ее и сунул в карман.
– Извини, но мне нужно на минуту отлучиться, – сказал он. – Дела, к сожалению. Поскучай здесь, я скоро вернусь.
– Надеюсь, что скоро, – сказала я и быстро поцеловала его в уголок рта.
Я нутром чуяла, как от него исходит желание, – точно такое же по термоядерной мощности, как и то, что сжигало сейчас мое сердце, спинной мозг, и естественно, еще кое-что. Красавец Антонио запал на меня и жутко хотел трахнуть – не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться обо этом.
Он бесшумно прошел по ковру и скрылся за неприметной низенькой дверцей в дальнем углу каминной. А я с превеликим трудом перевела дыхание и постаралась хоть немного придти в себя. После этого поцелуя сидеть я просто физически не могла – слишком много адреналина выплеснулось в кровь. Поэтому я неосознанно заметалась по комнате и в какой-то момент, совершенно машинально, очутилась возле горящего камина.
На широкой и длинной каминной полке стояли разные забавные фарфоровые безделушки, вазочки с букетиками из искусственных цветов и два десятка цветных фотографий в серебряных рамках. Я пригляделась к фотографиям и глазам своим не поверила. На каждом из снимков обязательно присутствовал мой новый знакомый в компании с какими-то мужчинами и женщинами. Одну из женщин я сразу же узнала. Это была суперизвестная советская кинозвезда, ныне, по слухам, слегка уже вышедшая в тираж (на мой взгляд – навсегда). Я принципиально не хочу называть ее фамилию. Потому что знакомство с Антонио, поверьте, не прибавит бедной пожилой женщине популярности. Особенно, если учесть дальнейшие события. Так вот, звезда ласково улыбалась в объектив, обняв за плечи красавца Антонио. Они сидели за столиком на открытой палубе океанского теплохода. За ними расстилалось безбрежное лазурное море. По низу фотографии шла длинная размашистая надпись.
Я, помедлив, сняла фотографию с полки и поднесла к глазам. Вот что на ней было написано: "Дорогому Антошеньке Мельникову на память о дивных днях и ночах, проведенных посреди Индийского океана!" И подпись.
Ночах. Антошеньке. Старая лахудра!
Я схватила другую фотографию. На ней мой Антошенька улыбался рядом с не менее известным, чем кинодива, низеньким усатым ведущим популярнейшей телевизионной развлекательной передачи (фамилию не называю по той же причине). Они стояли на лужайке возле дома, в котором в данный момент я находилась. И на этом снимке тоже присутствовала дарственная надпись усатого ерника, из которой недвусмысленно было понятно, что красавец Антонио не кто иной, как хозяин этого чудесного дома.
Вот так-то!
И тут я крепко задумалась.
Я не могла понять, почему он не сказал, что именно он и является хозяином всего это богачества. Боялся смутить неопытную девушку? Или собственную супругу – если она имеется? Или я нарвалась на скромнягу-миллионера, которого мучают комплексы по поводу свежеприобретенного состояния? Граф Монте-Кристо стесняется своих денег? Почему?! Ведь ежу ясно – рано или поздно я все равно узнала бы правду. И скорее всего – уже сегодня. Может быть, это какой-то розыгрыш? Зачем? Странно и непонятно…
Еще более странно, почему в тот момент я не задумалась о другом – неужели не ясно, откуда вообще в наше время у экс-советского человека такие деньжищи?!
Но что поделаешь – все мы крепки задним умом. А тогда в голове у меня вертелись самые невероятные предположения по поводу таинственного поведения моего (я уже вовсю мысленно называла его моим) нового друга и дальнейшего развития событий. Причем мысли эти все более приобретали очертания следующей традиционной картинки из женского журнала: ступени церкви, ликующая толпа народа, радостно рыдающие родители, на мне кружевное подвенечное платье до пят, рядом мужественный Антонио с алой розой в петлице белого смокинга и в туманной дымке близкого будущего – целый выводок очаровательных карапузов возится здесь, в каминной, на пушистом ковре под присмотром улыбающейся розовощекой деревенской няни. А я в это время нежусь в объятиях красавца-мужа у себя в будуаре, отделанном блекло-сиреневой тафтой. Упс!..
Я очнулась от грез и поняла, что мне немедленно надо поговорить с Антонио и выяснить, почему он секретничает и, кстати, насколько далеко могут зайти наши с ним зарождающиеся отношения. Иначе я просто умру от нетерпения и неразделенной любви.
И еще я сделала на взгляд постороннего совершенно непонятную вещь.
Я сунула небольшую фотографию, которую все еще держала в руках, к себе в сумочку. Зачем? Не знаю. В конце концов я женщина, а женщина просто по определению обязана совершать время от времени необъяснимые поступки.
Мысль о том, что мне надо срочно поговорить с Антонио, настолько меня подогрела (а может быть, виноват в этом был четвертый бокал шампанского), что я судорожно заметалась по каминной, не в силах спокойно дожидаться возвращения хозяина-полукровки. И тут я очутилась как раз неподалеку от двери, за которой он скрылся. Я быстро надела туфли (все же серьезный предстоял разговор), подскочила к ней и долю секунды раздумывала – стоит ли мне это делать, или нет. Я уже было заколебалась, совсем было собралась вернуться назад, в уютные кожаные объятия кресла-слона.
Но тут вездесущий черт толкнул меня под руку и я без стука, весьма решительно распахнула дверь.
За дверью оказалось совсем не то, что я ожидала. Я думала увидеть солидный кабинет современного русского бизнесмена, или какую-нибудь там курительную комнату с кальянами и трубками на ажурных полочках, а вместо этого я очутилась в узком коротком коридорчике, освещенном лишь тускло светящейся лампочкой под низким потолком. Коридорчик заканчивался маленькой площадкой, от которой уходила вниз и терялась в полумраке лестница.
Далее я уже не колебалась ни секунды. Любопытство мое разгорелось донельзя, и я двинулась к площадке. Придерживаясь за тонкие перила, я осторожно спускалась по ступеням деревянной лестницы, круто уходящей коридором куда-то вниз, судя по всему – в подвальные помещения необъятного дома. Вокруг царил полумрак. Было тихо, пыльно и до жути таинственно. У меня, к сожалению, присутствует ярко выраженный географический кретинизм: короткие лестничные марши резко поворачивали из стороны в сторону и я тут же потеряла всякую ориентацию.
Впереди забрезжил неясный свет, я миновала последние ступени и оказалась в гигантском подвале. Хотя, может быть, он показался мне таким большим после узкого лестничного прохода. Я остановилась и перевела дыхание.
Вверх уходили бетонные стены, под потолком слабо горели лампы в круглых хромированных абажурах. А сам подвал был заставлен какой-то рухлядью, пирамидами картонных коробок и штабелями деревянных ящиков почти до потолка. На ящиках чернели непонятные надписи на разных языках. Между штабелями были оставлены узкие проходы.
Я прислушалась. Откуда-то из дальнего угла подвала доносились неразборчивые голоса. Судя по всему, разговаривали несколько человек. А потом я вздрогнула, потому что кто-то ужасно злобно заорал. Слова-то я с грехом пополам расслышала, но от этого они не стали понятней: орали явно на испанском.
Это было уже слишком. Внезапный уход Антонио, его скрытность, таинственный то ли склад, то ли перевалочная база и к тому же – какая-то непонятная разборка на испанском. Я затаилась в проходе между ящиками, меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны – подмывало немедленно слинять обратно наверх, пока до моей нежной девичьей шейки не добрался неведомый испаноязычный злодей (а то, что это злодей, было понятно по тому, как он вопил), а с другой – до жути хотелось увидеть и понять, что же здесь в конце концов происходит. И какое отношение ко всему этому имеет медноликий Антонио.