— А другие-то, ты полагаешь, не принесут ей и ее двум миллионам в жертву свою свободу? — спросил шутливо Сергей Сергеевич.
— Какое мне дело до других!
— Да, но им-то, пожалуй, будет дело до тебя!
— Ну, я соперничества не боюсь, — с презрительною усмешкою ответил на это Хмуров. — Лучшее доказательство моего первенства — это то, что я у нее принят, а на днях вы все узнаете еще кое-что другое.
— Желаю, желаю тебе от души! — совершенно искренне воскликнул Огрызков. — И если я тебя предупредил относительно осторожности, то, пожалуйста, не будь на меня в претензии.
Хмуров был готов ответить какою-то любезностью, но к нему подошел один из швейцаров и, склонившись, осторожно доложил:
— Вас, Иван Александрович, спрашивают барыня в карете.
Он слегка побледнел, но привычным движением руки с кольцами на мизинце расправил свои красивые усы и, извинившись перед Огрызковым, вышел.
На ходу швейцар ему доложил в виде пояснения:
— Оне вас просят совсем к ним выйти: пальто и шляпу извольте надеть-с.
Пришлось вернуться, еще раз извиниться, потребовать счет, но Огрызков предложил за все заплатить, с тем чтобы потом, при встрече, сосчитаться.
Странным казалось Хмурову, чтобы женщина, которая прослыла за особу тактичную, осторожную, могла бы приехать за ним в ресторан.
Что бы это означало?..
Он старался убедить себя, что сам никакого промаха не дал и что это просто так, все сейчас пустяком разъяснится, а в то же время было страшно и в мысли пробегал один только вопрос: «Ну а если?»
У подъезда экипажа не было. Он растерянно посмотрел на обе стороны и наконец только увидел ее карету, остановившуюся дальше, у входа в гостиницу, а не в ресторан. В этом уже замечалась некоторая мера предосторожности, так как мало ли кто из ее знакомых мог здесь жить или проездом остановиться!..
Ускоренным шагом подошел он к карете. Откинувшись в угол, сидела женщина лет за тридцать, несколько полная, красивая и с особенно прекрасными глазами.
Едва увидела она его, как волнение не то радости, не то испуга выразилось на ее лице.
— Что случилось? — в недоумении спросил он, склоняясь совсем головою и плечами через спущенное окно экипажа.
Он вспомнил, что вчера она заезжала к нему, или, вернее, за ним, в его меблированные комнаты. Но то было вечером и почти безопасно. Что привело ее теперь?
Она придвинулась к нему ближе и страстным шепотом сказала:
— Я без тебя жить не могу! Поедем, садись.
«Только-то! — подумал он. — Не стоило тревожиться! Я опасался худшего. Э, женщины, видно, все одинаковы: крепятся, крепятся, а раз втюрятся — и пиши пропало. Им тогда даже весело себя компрометировать!»
— Я сейчас собирался к тебе, — сказал он ей вслух.
— Ты обещал приехать утром! — с укором ответила она.
— Ну да, то есть после завтрака, до обеда, я называю утром два, три часа.
— А я прождала тебя и вся — измучилась! Я сейчас ездила к тебе…
— Крайне неосторожно! Днем! Ты себя компрометируешь.
— Не все ли равно, когда я буду твоею женою? Садись, поедем.
— У меня тут коляска, — ответил он. — Поезжай домой, я через пять минут буду.
— Ты опять где-нибудь задержишься. Поедем вместе.
— Даю тебе честное слово.
— Так сейчас же.
— За тобою вслед.
Он отдал приказание ее кучеру, и карета отъехала.
«Однако, — подумал он, садясь в свою коляску и нарочно, для времени, приказав проехать другою, более дальнею дорогою. — Однако как это у нее любовь-то расходилась? И подумать, что эта женщина пять лет вдовствовала да осторожничала, женихов перебирала, всем отказывала и, быть может, свое счастье упустила. Как все это быстро у нас случилось! Момент, один только момент, которым я ловко сумел воспользоваться, и твори теперь все, что хочешь. Никто во всей Москве ие знает, что я давно связан по рукам и ногам. Никому ничего неизвестно о моей глупой женитьбе. А с Зинаидою Николаевной протянуть всегда можно будет. Чем более тянуть стану, тем она более втянется, а когда прочно и несомненно она и на самом-то деле без меня жить уж не будет в состоянии, тогда и без законного супружества ее касса станет моею! До поры до времени только нужно всю осторожность суметь соблюсти!»
Так-то раздумывая, поехал он к ней и сперва заговорил о делах, но она и слушать его не хотела, она отвечала, что в данном случае все предоставила ему, ибо он как мужчина и умнее ее, и в тысячу раз опытнее.
Она только добавила:
— Чего мне твои отчеты слушать? Деньги приютские мне на доброе дело покойным мужем завещаны, и ты их приумножить хочешь, ну и ведай ими как сам знаешь…