С другой стороны, однако, Иван Александрович не понимал того, что с любящею женщиною лучший путь правда, и, напротив, давно изолгавшийся на поприще обмана и мошенничества, он в одной только лжи и находил свое спасение.
Зинаида же Николаевна Миркова принадлежала именно к тому разряду чисто русских дивных женских натур, которые умеют прощать любя. Но простить может подобная женщина прошлое человеку в надежде спасти его и привести на иную дорогу, а уж, конечно, не продолжение обмана там, где одною полною откровенностью все могло бы искупиться.
Если бы Хмуров, уверившись в ее любви, ей все бы сказал честно и прямо, если бы он ей открыл и тайну своего супружества да объяснил бы, что со старым, с прежним у него все порвано, то, конечно, Зинаида Николаевна нашла бы сама средства вернуть ему свободу и не отступилась бы от него.
Он же боялся противного.
Он верил только одному, а именно своей теории обмана, и вот почему полученная им в тот же день записка от Ильи Максимовича Пузырева его не на шутку перепугала.
Единственный человек в Москве, которому до мельчайших подробностей было о нем решительно все известно, — это Пузырев, и Пузырев, судя по тону своей записки, отомстит, если ему не отдать требуемой суммы.
Пока Илья Максимович никого не называл, можно еще было с ним бравировать, можно было улыбаться, так как не в полицию же ему идти с доносами о делах, в которых и сам принимал весьма живое участие. Но коль скоро ему удалось проведать, где именно кроется источник улучшения материального положения, — приходится идти на соглашение.
Не долго думая и сознавая себя побежденным, Хмуров послал за Пузыревым и, едва тот явился, запер за ним дверь на ключ.
— Это что же? — спросил, впрочем нисколько не смущаясь, Илья Максимович. — Уж не убивать ли ты меня собираешься?
— Не так глуп, — засмеялся Хмуров. — Я просто не хочу, чтобы нам помешали.
Он усадил гостя, сам сел с ним рядышком и вполне дружелюбным тоном заговорил:
— Напрасно ты угрожаешь мне. Надо тебе напомнить, что я принадлежу к разряду тех редких людей, которые в жизни решительно ничего не боятся по той простой причине, что самая смерть им тоже не страшна. Так изволишь ли видеть, милый ты мой и давнишний товарищ, твои угрозы тут ровно ни к чему, и относительно некой Зинаиды Николаевны Мирковой ты тоже не особенно удачно попал, так как я не более не менее как один из ее многочисленнейших знакомых, до частной и интимной жизни которых ей нет решительно никакого дела. Но, с другой стороны, я могу тебя поздравить. Да, тебе просто везет со мною или же мне везет с тобою. Дело в том, что сегодня утром я дал тебе последнюю мою сотенную, а два часа тому назад я встал из-за стола, где мы составили этакую легонькую «железную дорогу», с таким приличным выигрышем, что я в состоянии с тобою честно и до копейки рассчитаться. На, получай!..
Он выложил перед ним на столе заранее приготовленные девять радужных и продолжал все так же весело и дружелюбно:
— Ты видишь, когда у меня есть, я не заставляю себе напоминать. А насчет madame Мирковой это ты напрасно. Никаких особых или даже просто дружеских отношений у меня с сею дамою нет. И откуда ты только это взял, понять не могу!
— Не все ли тебе равно — откуда? — отозвался наконец Пузырев, прятавший полученные деньги в карман и решивший, что коль скоро приятелю угодно еще дальше с ним в прятки играть, то пусть уж так и будет. — Если она тебе чужая, то мне, стало быть, наврали, и бросим об этом толковать. Скажи мне лучше, желаешь ли ты получить на твою долю минимум тридцать тысяч рублей и — помни главное условие — совершенно для тебя лично безопасно?
— Странный вопрос!
— Это не ответ. Отвечай, пожалуйста, точно и вполне определенно. Повторяю еще раз: я говорю с тобою серьезно, и когда ты выслушаешь мой план, то поймешь, что для тебя лично во всем задуманном мною деле опасности нет ровно никакой.
— Интересно знать, в чем суть? — полюбопытствовал Иван Александрович.
— Так слушай же.
Пузырев придвинулся к нему еще ближе и, хотя в номере никого, кроме их обоих, не было, понизил голос и заговорил почти шепотом:
— Имеешь ли ты понятие об операциях страховых обществ на жизнь и смерть страхующихся?
— Кое-что слышал, но особенно никогда не заинтересовывался, — ответил Хмуров.
— Но тем не менее тебе, конечно, известно, что и я, и ты — мы можем застраховать себя лично в любой сумме и что сумма эта будет уплачена нашим правопреемникам немедленно после нашей смерти?