— Думаешь, у котов какая–то генетическая мутация? — спросила я.
Теперь, когда зрение приспособилось к полутьме, я пошла к месту для кормления.
— Возможно.
Я напряглась. Не хотелось бы, чтобы он — да и кто угодно — узнал про Оуэна и Геркулеса. Я наклонилась убрать солому и сухие листья вокруг полки, где стояли миски.
— Так ты думаешь, их надо отвезти куда–нибудь для изучения?
— Нет.
Я выпрямилась и повернулась, чтобы видеть выражение его лица. Он снял шапку, волосы на макушке торчали. Вылитый мальчишка, а не докучливый полицейский.
— Я думаю, коты вправе жить там, где им хорошо. Они никому не мешают, и я считаю, никто не должен мешать им.
— Секундочку. Здесь снова был кто–то посторонний? — спросила я, запихивая варежки в карман и расстёгивая сумку с кошачьей едой. — Я знаю, что на этой неделе Рома пару раз ездила сюда вне графика.
— Похоже на то, — он взял у меня миски для воды. — В понедельник дверь была не заперта.
— Может, кто–то просто забыл её закрыть? — спросила я, хотя точно знала, что никто из волонтёров не будет беспечным в том, что касается безопасности котов.
— Гарри видел следы.
— Какие?
— От снегохода, — Маркус поставил миски на место.
Пару раз, когда погода была совсем уж плохая, Гарри приезжал на своем снегоходе кормить котов, но в остальное время все ездили на машинах.
— С котами все было нормально? — спросила я, пока он наливал в миски воду.
— Насколько возможно об этом судить. Я думаю, тот незнакомец не знал, где кошачьи дома.
Кошачьи домики — сделанные волонтёрами Ромы утеплённые укрытия — находились в углу старой постройки, скорее всего, бывшей кладовой.
Я наполнила все миски едой, и мы с Маркусом отошли к двери и стали ждать, присев на корточки на пыльном полу.
— Зачем вообще кому–то приезжать сюда? — прошептала я.
Он пожал плечами.
— Кто знает? Может, это просто дети. Слухи, если задуматься, идут очень увлекательные. Какой ребенок не захочет кота, который живёт сто лет и может превратиться в волка?
Я уловила движение в дальнем конце конюшни и предупреждающе положила ладонь на руку Маркуса. Появились коты. Первым вышел приземистый чёрно–белый кот, напоминавший Геркулеса, только на мордочке у него было меньше белого. Другие осторожно по одному шли за ним. Они все уже давно поняли, что присутствие волонтёров означает еду, а мы знали, что нужно сидеть тихо, пока они едят. Как и Маркус, я внимательно оглядывала каждого кота в поисках признаков болезни или раны.
— Где Люси? — прошептал он.
Я огляделась. Он прав, Люси, главы этой колонии, нигде не было видно. Обычно она появлялась первой, проверить, всё ли в порядке. Я щурилась, вглядываясь в тусклый свет. За одной из опор, поддерживающих крышу, что–то шевельнулось, я надеялась, что кошка. Я подалась вперёд, схватившись за руку Маркуса для равновесия. Он в самом деле приятно пах, как фруктовый салат из апельсина, лимона и грейпфрута.
По полу медленно пробиралась трёхцветная Люси и что–то несла в зубах. Вернее, почти волокла. Она остановилась, дёрнула ушами. Я ничего не услышала, но её внимание что–то привлекло. Она оглянулась. Потом, видимо, успокоившись, опять повернулась. И посмотрела прямо на нас. Я даже дышать на минуту перестала — не хотелось её пугать. Кошка прижала лапой свою ношу, чтобы получше ухватить зубами, и направилась к нам.
Стоит подойти к ней, или это отпугнёт и Люси и остальных котов? Все они продолжали есть, не обращая на неё никакого внимания, разве что поднимали взгляд, когда она пробиралась мимо.
Люси подошла ближе. Она всё ещё немного хромала, с тех пор, как прошлым летом поранила лапу. А то, что она тащила, явно было тяжёлым, и размером почти с половину Люси. Не птица, я не видела перьев. Зато видела длинный хвост и… мех? Я крепче схватилась за руку Маркуса.
Люси продолжала свой путь. Примерно в шести футах от нас она остановилась, бросила свою… ношу на деревянный пол и посмотрела на нас. Потом подтолкнула лапой мёртвую зверюшку — я была совершенно уверена, что она мёртвая — в нашу сторону.
И до меня дошло — Люси принесла нам подарок. Оуэн и Геркулес иногда приносили добычу — стрекозу, мёртвую птицу или очень волосатую гусеницу. Оуэн однажды подарил Ребекке дохлую летучую мышь, которая была больше, чем он сам.
— Спасибо, киска, — тихонько сказала я.
Люси секунду смотрела на меня, склонив голову набок. Потом наклонилась и носом подтолкнула свой подарок поближе, махнула хвостом и побежала к кормушке.
Пока Люси ела, мы не двигались и молчали. Ноги сводила судорога — мы так долго сидели, согнувшись, на холоде. Одним глазком я следила за мёртвой зверюшкой, на случай, если вдруг она окажется не такой уж мёртвой.
Коты заканчивали еду и уходили один за другим, пока у кормушки не осталась одна Люси. Как и Оуэн, она обнюхивала и внимательно изучала каждый кусочек прежде, чем съесть. Наконец, кошка потянулась, отошла от кормушки на пару шагов и начала мыть мордочку.
Я размяла костяшками пальцев сведенные мышцы в правом бедре. Если бы не держалась за Маркуса, я бы точно упала. Мне показалось, что Люси делала это сознательно, понимая, что нам приходится ждать на полу у двери, пока она закончит. Время от времени она поглядывала в нашу сторону. Наконец она в последний раз провела лапой по морде, потянулась и не спеша двинулась назад, в укрытие. Походка Люси была грациозной, как у льва в пыльной африканской саванне, и с чуточкой той же львиной угрозы.
Теперь мы могли подняться. Я переступала с ноги на ногу, чтобы размять мышцы, а Маркус подошёл к подарку Люси, посмотрел на мёртвое животное и подтолкнул носком ботинка.
— Кажется, это просто полевая мышь, — сказала я.
Он удивлённо посмотрел на меня. Думал, я как все девочки — брошусь к нему и закричу?
— Мои родители работали во многих летних театрах, и во всех водились не только актёры.
— Как мило.
Он обошёл мёртвую мышь, чтобы взять вторую канистру с водой.
— Как–то вечером они играли Шекспира в летнем театре в парке. Мать думала, что делит гримёрную — просто тент — с отцом, — я начала смеяться от воспоминаний. — А оказалось, это енот, пришёл за припрятанным там арахисовым маслом.
— Да брось. Ты шутишь.
— Нет. — Я никак не могла перестать смеяться. — Даже не знаю, кто больше удивился — мать или бедный енот. За палаткой кто–то оставил бутафорский меч. Она схватила его и погналась за енотом. Он не собирался отдавать чашку с маслом без боя.
Маркус, стоявший со скрещенными руками, опять засмеялся. Он вполне мне нравился, когда был собой.
— Она бегала за енотом с мечом наперевес по лужайке вокруг палатки и прямо перед сценой. Не забывай, на ней была нижняя юбка и корсет со шнуровкой.
Я просто тряслась от смеха.
— И что дальше?
— Она получила лучшую рецензию за весь двухнедельный фестиваль. Никто не понял, что это всё не входило в пьесу.