Следующую подачу выиграла я, буквально проскользнув под ним для броска. Три–один.
Я уже знала, что выиграла, но в последний раз постаралась изо всех сил. Маркус первым захватил мяч, но когда он на секунду отвёл взгляд, чтобы прицелиться, я толкнула его бедром. Он потерял равновесие и повалился на снег. Я пошла прямо на бросок. Уголком глаза я видела, как он протянул клюшку, чтобы сбить меня. Я хорошо рассчитала время, удачно перепрыгнула через скользнувшую по снегу клюшку, а потом замахнулась своей и забила гол, как раз когда прозвенел сигнал об окончании игры.
Как любят говорить в хоккее, толпа пришла в дикий восторг. Я, как хороший игрок, подошла к Маркусу и протянула руку. И он, как хороший игрок, её принял. Он поднялся на ноги, и нам зааплодировали.
— Ух ты! — сказала Мэгги, когда я присоединилась к ней после нескольких рукопожатий и пары приветственных ударов кулаком. — Где ты научилась так играть? — Она протянула мне мой горячий шоколад.
— Да, где ты научилась так играть? — спросил Маркус, стряхивая снег с куртки.
Я вспотела, и лицо раскраснелось. Мы пошли с поля, уступая место другим игрокам.
— Парковки и задние дворы. — Я отхлебнула свой горячий шоколад. Холодный.
— Правда? — удивилась Мэгги.
— Правда. Ты же знаешь, мои родители много играли в летних театрах. Я болталась рядом с командой, обслуживающей сцену, детей там не было. — Я свернула к торговой палатке. — И они много играли в уличный хоккей.
— Я должен тебе новый напиток, — Маркус указал на мою чашку.
— Вовсе нет.
Мэгги бросила на меня взгляд из–за его спины. Мы уже стояли в очереди, и я, конечно, ничего не добилась бы, споря с ним, поэтому просто улыбнулась и сказала спасибо. Когда очередь подошла, он купил один горячий шоколад мне, а второй взял себе после того, как предложил Мэгги. Она подняла свою пустую чашку и отказалась.
Маркус поднял свой напиток.
— Ты должна мне реванш. — Потом улыбнулся и добавил: — Хорошего вечера.
И исчез в толпе.
Мэгги смотрела на меня, сложив руки за спиной.
— Ты же не собираешься говорить мне, что надо было позволить ему выиграть? — спросила я.
Она поморщила нос.
— Нет. Это было здорово.
— Тогда ты собираешься снова завести свою песню «боже–вы–такая–милая–пара»?
Она покачала головой, и мы двинулись вперёд.
— Нет. Сдаюсь.
— Хорошо.
Я сделала глоток из своей чашки. Шоколад был горячий.
— Однако вы вдвоём отлично смотрелись, пока гоняли тот маленький шарик.
— Мэгс, — сказала я. — Тебе лучше свести Рому с Эдди — с настоящим Эдди.
Она засмеялась.
— Не думаю. Хватит мне проблем с Ромой и манекеном Эдди.
Мы походили ещё, в основном, глядя на людей. Очередь в лабиринт была такой же длинной, и Мэгги больше о нём не заговаривала.
— Может, пойдём? — спросила она спустя полчаса.
— Да, — согласилась я. — У меня уже пальцы онемели.
Мы вернулись к машине, и Мэгги повезла меня вверх по холму.
Датчик движения зажёг свет, когда я подходила к дому. Я увидела Геркулеса, который сидел на скамье на веранде и наблюдал за мной через окно.
Он подождал, пока я сниму ботинки и перчатки и схвачу его, целуя в том месте, где белый мех его носика встречается с чёрным на лбу.
— Так хорошо возвращаться к вам домой, — сказала я. Геркулес начал вырываться, и я опустила его на пол. — Ладно, ладно. Никаких нежностей.
Он метнул в меня недовольный взгляд и потёр лапой мордочку.
— Ну как, все поцелуи смыл? — поддразнила я.
Я открыла дверь и убрала куртку и остальные свои вещи. Оуэна в кухне не было. Прижав к губам палец, я медленно направилась в гостиную. Геркулес бесшумно крался рядом. Я оставила включенной лампу на столике у окна. В надежде застукать Оуэна спящим на пуфике, я выглянула из–за двери. Неудача.
Он приветственно мяукнул с пола рядом со стулом. Геркулес обошёл меня, издавая какое–то бормотание. Я подошла к Оуэну, села на пуфик и взяла его на колени.
— Я знаю, что ты замышляешь, — сказала я, поглаживая мягкую шёрстку этого воплощения невинности. — Я тебя поймаю, — продолжила я строго, — и тогда неделю не будет никаких угощений.
В ответ он положил лапу мне на плечо и лизнул в щёку, затем спрыгнул и ушёл. Такой вот кошачий от ворот поворот. Я встала и пошла в кухню. Кусок тоста с арахисовым маслом превращает страшно независимых Геркулеса и Оуэна в мягкий воск.
12
Телефон зазвонил минут через пятнадцать после того, как я проснулась. От ранних и поздних звонков я всегда дергаюсь.
Ребекка.
— Доброе утро, Кэтлин. Надеюсь, я не слишком рано звоню — увидела у тебя свет.
— Нет, не рано, — ответила я, обрадованная тем, что это всего лишь Ребекка, и, судя по голосу, с ней всё в порядке.
— Замечательно, — с улыбкой в голосе сказала она. — Мы с Эвереттом надеялись, что ты позавтракаешь с нами, если у тебя нет других планов.
Я огляделась. Геркулес спал на солнышке у двери, голова Оуэна скрыта под кроватью.
— Нет никаких планов. Когда мне приходить?
— Может, прямо сейчас?
— Я только оденусь и обойду кругом.
На заднем дворе Ребекки было слишком много снега.
— Иди к Юстасонам, — посоветовала Ребекка. — Их мальчики расчистили дорожку между нашими улицами.
— Ладно, скоро увидимся.
Я повесила трубку, окинула взглядом линялый голубой свитер и решила, что нужно переодеться во что–то более презентабельное — хотя для Ребекки или Эверетта это не имело значения. Я вытащила с ближайшей полки свою любимую водолазку. Геркулес поднял голову.
— Я иду к Ребекке.
Он снова лёг на лапы. При упоминании Ребекки из–под кровати вылез Оуэн и встал передо мной, мяукая.
— Нет, — сказала я, приглаживая волосы. — Ты останешься здесь.
Ещё один громкий мяв. Я сердито посмотрела на Оуэна. Геркулес приоткрыл один глаз. Оуэн проводил меня до лестницы. Он подошёл прямо к шкафу, где висела моя сумка, и уставился на дверцу, будто мог взглядом заставить её открыться.
— Прекрати, — сказала я, — ты всё равно не пойдешь.
Он не появлялся в кухне, пока я не оделась и не взяла ключи. Тут он медленно вошёл, опустив хвост. Оуэн хорошо умеет давить на совесть.
— Слушай, — я чувствовала себя глупо, сидя на корточках и уговаривая печального кота, — я знаю, что ты скучаешь по Ребекке, но ты не можешь пойти. Как я объясню твое появление? Я приглашу её к нам, обещаю. — Он отвернулся, когда я попыталась его приласкать. — И я скажу ей, что ты соскучился.
Он неохотно повернулся и позволил почесать макушку.
— Мне пора идти, — сказала я, поднимаясь. — Скоро вернусь.
Я заперла дверь, натянула варежки и вышла на улицу. Похоже, я рехнулась от того, что слишком долго живу одна. Потом вспомнила пустой дом Агаты, и то, что у меня есть Геркулес и Оуэн уже не казалось так уж плохо. Есть вещи и похуже, чем быть чокнутой кошатницей.