– Юноша! Да ты, ты, который на меня смотришь. Ты, который меня слушаешь…
Урибе скоморошничал. Он подражал своим бывшим учителям.
– Я?
– Да, подойди.
Урибе провел юношу в гардеробную с зеркалом и зажженными канделябрами.
Он судорожно глотнул. В голове снова туман – провал памяти; мягкая волна какой-то странной тошноты захлестнула внутренности. «Итак, начнем».
Урибе достал фиолетовую бутылку и, пока пил, окончательно понял, что это неизбежно. Он исповедуется именно перед этим мальчиком, перед этим и ни перед кем другим.
Блондинчик все еще удивленно рассматривал Урибе.
– Мне кажется, я вас знаю… Ваша маска…
Урибе жестом прервал его.
– Это обман. Все обман. Как мои брюки. Мне дали их только для украшения.
Поминутно хватаясь руками за лицо, Урибе нечаянно стер краску с губ и измазал себе шею.
– Я ненавижу все определенное, – сказал он. – Я питаюсь ложью, Я прикрываю вещи серпантином и мишурой. Я люблю преходящее.
Юноша оторопело смотрел на Урибе.
– Вы? Кто вы такой?
Урибе сурово взглянул на него.
– Ты это сейчас узнаешь, бесстыдник. Но сначала научись подчиняться мне и не трепать язычком! Ну? А теперь за мной. Выйдем незаметно. На этой лестничной площадке есть пустая каморка, где мы можем пооткровенничать.
Он взял один из канделябров и направился к двери.
– Куда вы меня ведете?
Юноша стоял за его спиной не двигаясь. Урибе метнул в его сторону быстрый взгляд.
– Это тебя не касается и не должно интересовать. Если ты снюхался с одной из этих омерзительных резвящихся бабенок, можешь сказать ей, что вернешься через минуту. Не беспокойся: я с тобой ничего не сделаю. Мои запросы отнюдь не физические.
Урибе открыл дверь гардеробной и показал юноше выход. Выражение его лица быстро изменилось. Теперь это снова был паяц.
– Пошли. На улице маленькие пустые архангелы нарушают правила движения, проезжая по левой стороне.
Он обернулся к зеркалу и пробормотал:
– Я сошел с ума.
В маленькой комнате царила тишина, только потрескивали белые фитили, извиваясь в языках пламени высоких шандалов.
Урибе держал в руках рюмку с фиалковым ликером π, прежде чем начать говорить, поднес ее к губам.
– Он называется «Parfait Amour».
Юноша ерзал на маленьком соломенном стульчике. Урибе с высоты своего кресла мерил его взглядом, властным, испепеляющим.
– Это, кажется, значит: «Совершенная Любовь».
– Верно, – ответил Урибе. – Чистая, Непорочная Любовь. Ты весьма сообразительный мальчик.
Он отхлебнул из рюмки и протянул ее юноше.
– Возьми, попробуй. Кажется, ты еще и чистоплотный; я не буду брезговать.
Юноша нервно засмеялся. Напиток, который предлагал ему Танжерец, вызывал у него отвращение, но он не посмел отказаться. Он отпил немного и сказал:
– Очень вкусно, спасибо.
Урибе терял свой облик. Грим расползался по лицу, краски смешивались, между черных губ сверкали белые зубы.
Комната была освещена тремя свечами в канделябре. Пламя сильно колебалось. Урибе едва сдержал судорогу, пробежавшую но телу.
– Здесь сквозняк, – сказал он. – Посмотри-ка, хорошо ли закрыто окно.
Блондинчик поспешно вскочил. Войдя в каморку, Урибе запер дверь на ключ и положил его в карман. Теперь юноша не знал, чем все это могло кончиться.
Он плотно прикрыл раму, и пламя свечей сразу перестало плясать. Ровные язычки огня спокойно лизали крученые фитили.
– Как темно, – сказал он. – И как тихо.
Юноша снова уселся на свой соломенный стульчик, продолжая с опаской поглядывать на размалеванное лицо Урибе. Что-то в его движениях и в манере говорить было ему знакомо.
Танжерец не обращал на блондинчика никакого внимания. С задумчивым видом он мочил в скипидаре носовой платок и осторожно стирал им краску с лица.
– Тебе понравился мой грим? – сказал он наконец.
Юноша кивнул.
– Очень здорово получилось, – пробормотал он. – Вы напрасно его стираете.
– Мне всегда нравилось наряжаться, – продолжал Урибе. – В детстве у меня было множество масок и костюмов. Моя мать была импрессарио, и я выступал и в театрах, и в цирках. Иногда я выкидывал непристойные номера. Но обычно я просто плясал. И все время мечтал о карнавале. Мне очень нравится, когда люди надевают яркие костюмы и маски и гуляют по улицам. Ты никогда не пробовал наряжаться женщиной, краснокожим или пиратом?
– Нет.
– Ну так надо попробовать. Когда мы жили в Танжере, я дружил с ватагой маленьких сорванцов. Они-то и научили меня наряжаться. У меня были настоящие бурнусы, накидки из верблюжьей шерсти, собирал я и музыкальные инструменты: бендеры, типле, тебели, гермбрики, деранги и различные виды кастаньет. Ребятишки обычно наряжались в звериные шкуры и прицепляли к щиколоткам коконы бабочек. Как все было тогда прекрасно…