– Я слышала, вчера с тобой было плохо, и пришла узнать, как ты себя чувствуешь…
Она замолчала и уставилась на свои руки, освещенные лампой.
– Я долго думала, прежде чем пойти к тебе; поверь, мне стоило большого труда это сделать. – Она посмотрела на часы. – У меня считанные минуты, но я не хочу уйти, не поговорив с тобой. – Глория хотела сказать, что на улице ее ждет Хайме, но промолчала. – Между нами возникло недоразумение, и я хотела бы внести ясность.
И еще прежде, чем Глория что-либо произнесла, Давид почувствовал, как на него снизошло спокойствие. Ему показалось, что все было просто и ясно и что этого прихода Глории он ждал уже много лет. Улыбкой он подбодрил девушку.
– Первый раз я пришла без всякой цели. Меня попросил Луис, и я не спрашивала у него никаких объяснений. Этим летом ты мне понравился, но у меня не было никаких серьезных намерений. Кроме того, я не знала, что ты влюблен в меня. Поверь, я ни за что бы этого не сделала. У меня и в мыслях не было заставить тебя страдать, причинить тебе зло. Я просто хотела оказать услугу брату, и, так как мы с тобой были друзьями…
Давид ласково наклонил голову.
– Да ты не волнуйся, – сказал он. – Все это неважно.
Глория с удивлением посмотрела на него: Давид говорил спокойно и бесстрастно. Голос его звучал ровно, и впервые, с тех пор как она знала Давида, совсем не дрожал.
– Я не подозревала ни о делах, которые вы замышляли, ни о том, что Луис сказал тебе, будто я хотела вовлечь тебя в шайку. Я никогда этого не хотела. Я…
Давид снова перебил ее:
– Я знаю. Я это знал еще тогда, когда Луис говорил со мной об этом и когда ты пришла ко мне.
– Еще тогда?
Губы ее задрожали, и Давид пробормотал, словно пристыженный:
– Иногда так приятно чувствовать себя обманутым.
Легкая тень улыбки мелькнула на его бледных губах.
– Это все равно, поверь. Я снова поступил бы так же, даже если б знал, что ты шутишь, – и он поднес руку к груди, словно выражая этим жестом все, что не мог высказать словами.
Пи на миг не спуская взгляда с Глории и сохраняя величайшее спокойствие, Давид стал прихлебывать из своей чашки.
– Кроме того, я принял это решение вовсе не из-за тебя. По крайней мере, я так стараюсь думать. А что касается Луиса… ты должна поблагодарить его от моего имени, если он действительно подвинул тебя на это. Со мной творилось неладное, когда ты пришла. Я очень нуждался в тебе.
Давид говорил так просто и искренне, что сам удивлялся четкости, с какой выражал свои мысли. Было слышно, как тикали часы. С минуты на минуту могли закрыть подъезд; Глории надо было уходить.
– Поверь, тебе не в чем извиняться. С детства мама приучила меня быть благодарным за доставленную радость независимо от повода.
Давид понимал, что время неумолимо, что скоро кончится этот сладостный миг и исчезнет это чувство необыкновенной свободы. Пройдет еще несколько минут, и они должны будут расстаться. Давиду вдруг страстно захотелось скрасить эти минуты.
– Да ты не огорчайся. Стоит ли сейчас плакать из-за этого? Не надо! Не надо! Все это не имеет никакого значения.
С полными слез глазами Глория казалась Давиду униженной, маленькой. Ему припомнились слова Танжерца: «Мы любим только то, что причиняет нам боль». Схватив платок, Давид принялся вытирать ей слезы.
– Вот и получается, что ты тоже слабовольная…
Он произнес это без тени иронии, но на девушку его слова подействовали, как пощечина.
– Ты… Ты… – выдохнула она.
Страшась отпустить Глорию в таком состоянии, Давид изо всех сил старался ее успокоить.
– Ну, посмотри, любой заметит, что ты плакала. Как маленькая. Я же говорю тебе, что все это не имеет никакого значения.
Давид взял девушку за подбородок н в упор посмотрел па нее.
– Ну вот так, расстанемся добрыми друзьями… Уже поздно… Давай я лучше провожу тебя домой. И поверь, тебе нечего меня жалеть, это было бы просто глупо.
– Я… – пробормотала она.
Давид отвел глаза в сторону.
– Да, Глория. Я уже давно мечтал о такой минуте. Для меня не секрет, что вы все обо мне думаете, и, хотя вы это скрываете, я очень страдаю. Знаешь, вчера я упал в обморок, и думаю, что только от страха. От страха, что я могу не справиться. Мне даже сны такие снятся. Агустину угрожает большая опасность, и я заслоняю его от пули своей грудью. Я даю ранить себя, убить, черт знает что еще… И не чувствую никакой боли. На меня точно нисходит какое-то блаженное спокойствие.
Глории вдруг припомнились слова брата: «Давид из тех, кто в драке позволяет убить себя». Глория хотела что-то сказать и не смогла. Она только подошла к Давиду и прикоснулась губами к его губам. А потом бросилась вниз по лестнице. Давид остался в опустевшей комнате один, смущенный, сбитый с толку.