– Когда ты ему звонил?
– Первый раз в час дня, а потом в четыре. Но его не было, и я просил передать ему, что мы звонили.
– Итак, лучше всего подождать… пока он не смоется…
– Как смоется? – удивился Рауль. – Куда он может смыться?
– Черт его знает. Если он до сих пор не подал признаков жизни, это что-нибудь да значит. Не катается же он весь день в такси.
– Не беспокойся, – сказал Агустин. – Еще вернется.
Он сказал это с уверенностью, удивившей всех.
– Впрочем, – добавил он мягким тоном, – это уж касается меня одного. Сводить счеты буду я, и никто другой.
И он оглядел всех сидевших за столом холодным, и пронзительным взглядом. Наступило долгое молчание.
– Вообще, все это меня радует, – сказал Кортесар. – Я всегда был против его участия в наших делах.
– Я это знаю, – ответил Агустин. – Поэтому я и освобождаю всех вас от дальнейшего. Моя вина и мой ответ.
Ривера вытянул вперед руки: огромные, бледные, густо покрытые волосами, словно созданные для того, чтобы жать, давить, выкручивать. Он повернулся к Агустину:
– Хотелось бы мне знать, что ты имеешь в виду под «дальнейшим»?
Какая-то непонятная тяжесть, разлитая в воздухе, словно поглотила ответ Агустина. Было гнетуще душно. Так бывает перед дождем. Мендоса, помешкав немного, сказал:
– Вы считаете, что я во всем виноват, и вы правы. Давид попал в нашу группу с моей помощью. И то, что мы оказались теперь в тупике, тоже моя вина. Таким образом, я считаю себя вправе решить это, как я нахожу нужным.
Он вопросительно оглядел приятелей и крайне удивился, заметив в их глазах несогласие. Это не был открытый отпор, скорее увиливание, о чем говорили и искривленные губы, и нервное постукивание пальцев, и неприятное поскрипывание ногтем по столу…
– Мне бы не хотелось, чтобы с Давидом приключилась какая-нибудь беда, – сказал Рауль.
Высоко подняв голову, он машинально покручивал усы.
– Никто и не говорил, что с ним случится что-то плохое, – возразил Мендоса. – Я только объяснил вам, что теперь все это касается одного меня.
Рауль продолжал в упор смотреть на него.
– А тебе я хотел сказать, что всегда считал Давида хорошим парнем.
Атмосфера явно накалялась. Кортесар счел необходимым вмешаться.
– Вы уклоняетесь от основной темы. Агустин говорит одно, а ты ему отвечаешь совсем другое. Так вы никогда не договоритесь.
Он замолчал. На улице вдруг хлынул дождь, настоящий ливень: такой обычно скоро проходит. По крыше, точно дробинки, барабанили крупные капли, заглушая голос Рауля.
– Товарищ – всегда товарищ, – говорил он.
Моральный кодекс Рауля ограничивался несколькими нормами, за которые он крепко держался.
– Давид мой лучший друг, – ответил Мендоса, – и я первый признаю его достоинства. Но сейчас мы говорим не об этом. Я просто сказал, что я, и никто другой, должен потребовать от него ответа.
– Я думаю, – заявил Рауль, сдвигая шляпу на затылок, – что нам сначала следует допросить его. Я видел его сегодня утром, с ним творилось что-то неладное. Я не хочу его выгораживать, но…
– Ладно. Все это нам известно. Ты уже об этом рассказывал. Да я, впрочем, и не предлагаю ничего нового. Прежде чем что-либо решить, я собираюсь потолковать с ним. Без доказательств никого не обвиняют.
Рауль ничего не ответил. По лицам остальных было видно, что они разделяют мнение Мендосы. Рауль пожал плечами.
– Делайте что хотите. Ты сам решишь, как надо поступить. Если ты действительно его друг, у тебя прекрасная возможность доказать это. Я, со своей стороны, ничего не имею против него и продолжаю считать его отличным товарищем.
Это было полное поражение, и он злился на себя, что так быстро уступил.
– Мы все согласны с тобой, – заметил Агустин. – Давид мировой парень, но дело, в которое он ввязался, серьезное. Выходя из игры, он ставил под удар не только себя, но и нас. Он взял обязательство и не выполнил своего слова. Давид не маленький. Он обязан оправдаться, а если не оправдается, ему придется ответить за свои поступки.
Доводы Мендосы были неуязвимы, и взбешенному Ривере не оставалось ничего другого, как согласиться. Ему очень хотелось защитить Давида от опасности, но он только сказал:
– Все это так. Но тут другое дело. Он наш товарищ.
– Товарищ он или нет, но он не оправдал нашего доверия.
– И выставил нас на посмешище, – добавил Кортесар. – Сколько месяцев мы говорили об этом деле, и вот чем оно кончилось.
«Да, – подумал Рауль, – это правда. И все же здесь что-то не то». Он не знал, что именно, и сожалел об этом.
– Здраво рассуждая, это даже лучше, что в газетах ничего нет. Если б о нас написали, мы бы подохли со стыда.