Признание против воли готово было сорваться с уст Паэса. Но, услышав слова Мендосы, он почувствовал себя еще беспомощней и несчастней.
– Я… Сейчас… Нет.
– Ты говоришь сейчас? Сейчас? Тебе надо было увидеть, его мертвым, чтобы все понять? Или ты еще не убедился в том, что он мертв? Если хочешь…
И он снова занес над трупом руку.
– Нет. Ради бога, нет.
Луис залепетал какие-то глупые оправдания, но тут же осекся. Кто-то поднимался по лестнице. На мгновение все вокруг, казалось, застыло, словно в остановившемся немом кадре; и вдруг эту болотную тишину разодрал леденящий душу звонок. Визгливый звук наполнял собой всю комнату, заставлял дребезжать мебель, пустые ящики, белые листки на ковре, труп Давида.
У Паэса от страха лязгали зубы. Крик неудержимо рвался из горла. Он зажал руками рот и, всхлипывая, стонал. Агустин сунул в карман лежавший на столе револьвер. Потом подошел к выключателю и погасил свет. Звонок снова залился. В погрузившейся в темноту комнате слышалось лишь, как капает вода из крана в ванной да кто-то нетерпеливо топчется у входной двери.
– Сеньорито Давид!
Это была донья Ракель. Агустин вспомнил, что забыл закрыть дверь на задвижку, и осторожно, на цыпочках, прокрался в коридор. За его спиной всхлипывал Луис. Он хотел было спрятаться pi ткнулся ногой во что-то мягкое: Давид! Всхлипнув, Луис вцепился в плечо Агустина.
– Нас сейчас схватят! Нам некуда спрятаться!
Агустин наотмашь ударил его по лицу.
– Стой здесь. Стой здесь, или я тебя прихлопну!
Он втолкнул Луиса в темную комнату, к трупу.
– Нет… Нет…
Луис задыхался, но Мендоса не обращал на него никакого внимания. Он запер дверь и на цыпочках пошел в переднюю. Донья Ракель вставила ключ в замочную скважину, дверь вдруг отворилась. Мендоса зажег свет, и женщина отпрянула:
– Ой, как вы меня напугали! – вскрикнула она, узнав Агустина. – Я позвонила два раза и уж думала, что никого нет. Я принесла ужин для сеньорито.
На подносе были красиво расставлены тарелки с супом, телячьими отбивными и жареным картофелем. Мендоса как зачарованный смотрел на поднос: еда для Давида.
Донья Ракель хотела было войти в спальню, но Агустин загородил собою дверь.
– Он спит, – пояснил он. – Лучше пока оставить его одного. Когда он проснется, я сам дам ему поесть.
Женщина удивленно смотрела на Мендосу. Вокруг творилось что-то странное. Она пришла…
– Вы не хотите, чтобы я поставила ужин ему на стол?
Мендоса продолжал непоколебимо стоять в дверях.
– Спасибо. Я думаю, мы вдвоем прекрасно управимся. Если будет что-нибудь нужно, я вас позову. Давид немножко нездоров. Знаете, после…
Донья Ракель поставила поднос на колченогий столик. Она очень любила посплетничать и с радостью ухватилась за представившуюся возможность.
– Бедняжечка, – с нежностью произнесла она. – Вы знаете, как он напугал нас прошлой ночью? Он был бледненький, как мертвец. Я так и сказала своей дочке: «Смотри, как бы не помер у нас сеньорито». Вот страсти-то, боже правый! А я так думаю, – сказала она, понизив голос, – во всем виноват его папаша. Разве можно, чтобы у двадцатилетнего паренька было такое сердце. Да стоит сравнить его с моей дочкой…
На донье Ракели был длинный саржевый халат; крашеные волосы в бесчисленных завиточках.
– Ведь надо только жить, как велит господь, не так ли? И тогда никакой напасти не случится. А если у человека благородное сердце…
Мендоса не слушал ее. Он не мог оторвать глаз от соусницы. Вдруг он обернулся.
– Когда он проснется, я вас позову. А сейчас пускай поспит.
– Бедняжечка, – протянула женщина. – Бедняжечка.
Она явно не собиралась прекращать разговор и медленно переминалась с ноги на ногу.
– Когда я понадоблюсь, спуститесь, пожалуйста, этажом ниже. А ему передайте, что через полчаса я принесу сладкое.
– Не беспокойтесь, я ему все передам.
Мендоса проводил донью Ракель и запер за ней двери на задвижку. Некоторое время он стоял, неподвижно вытянувшись. Он не мог отвести глаз от подноса. Соус. Две отбивные.
Никогда еще Агустин не был так спокоен, как сейчас. «И это все, – мелькнуло у него. – Столько лет думать об этом, чтобы все случилось вот так. Невероятно!» Он взял поднос левой рукой и вошел в комнату. Луис набросился на него.
– Что там? – выдохнул он. – Ради бога, что там происходит?
С чрезвычайной осторожностью Агустин поставил поднос на стол и наклонился, ища выключатель. Паэс тихонько всхлипывал. От ожидания он совсем обезумел. Тело его стало как резиновое.
– Можем закусить, – ровным голосом произнес Мендоса.
В розоватом свете абажура соус алел, точно кровь. Паэс отвернулся.