– Ты скажешь наконец, что там произошло?
Нервы у него были натянуты до предела, и ему казалось, что больше он не выдержит.
– Спокойствие, – оборвал его Мендоса. – Прежде всего спокойствие.
Он уселся в кресле Давида невнимательно посмотрел на поднос.
– Погляди-ка, – пробормотал он, – принесли ужин. Ужин мертвеца.
– Замолчи! – крикнул Луис.
– Выглядит аппетитно. Не хочешь попробовать?
– Замолчи!
Луис разразился проклятиями. Слова комом застревали у него в горле, и он не мог говорить.
– Тогда дай мне поесть.
Мендоса подхватил кончиками пальцев кусочек жареного картофеля и стал грызть его.
– Как вкусно!
Он погрузил кусочек в соусницу. Красные липкие капли упали на скатерть. Мендоса положил картофель в рот и с наслаждением проглотил.
– Целую вечность не ел такой прелести. Давид умел устраиваться по-настоящему. Какой соус…
– Замолчи!
Луис, повернувшись спиной к трупу, безумными глазами уставился на стену, где висело мачете.
– Нас застукали. Теперь никакое алиби не поможет. Ты должен был… Какой идиот… На твоем месте…
– Что на моем месте? – спросил Агустин.
– Я бы убил ее. – Луис повернул к нему разъяренное лицо и вызывающе бросил: – Да, я убил бы ее.
Агустин поднес ко рту кусочек отбивной.
– Вот как? И чего бы ты этим добился?
– Мы были бы спасены, – крикнул Луис – Да, спасены. А теперь мы попались, у нас нет выхода. Этой же ночью нас схватят.
– Спокойно, – остановил его Мендоса. – Ты сам не знаешь, что болтаешь. Никуда ты не попался, и, если сам не захочешь, никто тебя не схватит. Все это твое воображение.
– Не понимаю.
– Сейчас я тебе объясню. Эта женщина видела только меня. И у нее нет никаких оснований подозревать еще кого-нибудь. Ты заявляешь, что у нас нет выхода. Но тебе следует говорить в единственном числе. Это у меня нет выхода. А тебя никто не видел.
Туман, заволакивающий голову Луиса, рассеялся, словно по волшебству. Кровь снова спокойно потекла по жилам.
– Ты хочешь сказать, что…
– Ничего. Я просто хотел сказать, что ты свободен. Никто не видел, как ты вошел сюда. Эта женщина тоже тебя не видела. Она ничего не подозревает. Ее приход спас тебя.
Луис колебался; безумная надежда боролась в нем с опасением, что Агустин шутит.
– А как же ты? – наконец выдавил он из себя.
– Я же тебе сказал, что буду молчать! Вон дверь. Можешь идти, когда хочешь.
Луис судорожно глотнул. Спокойствие Агустина действовало на него сильнее всякого крика. Ему хотелось немедленно броситься прочь, но какая-то неведомая сила удерживала его тут, рядом с трупом.
– Я… Я не знаю, как…
– Это меня не касается. А ну, сматывайся отсюда.
– А как же ты?
– Не притворяйся, будто ты заботишься обо мне. Я все равно не поверю.
– Я…
– Вон! Убирайся!
Паэс направился к двери, обходя стороной тело Давида. Агустин следил за ним. Глаза его впились в спину Луиса, точно дротики.
– Вон!
Оставшись один, Мендоса облегченно вздохнул. Теперь на сцене больше не было посторонних лиц, и он мог начать диалог с Давидом. Агустин припомнил его слова: «Что стало с нами?» Сейчас он мог ответить:
– Мы оба мертвы.
Мендоса отложил недоеденную отбивную и посмотрел на часы. «Через десять минут его уже никто не догонит». Он окинул взглядом комнату. Давид всегда был аккуратным мальчиком. Беспорядок был ему противен.
Агустин принялся собирать листки, которые сам же недавно разбросал вокруг. Снова привел в порядок ящики, собрал одежду в шкаф, поправил этажерку. В ванной комнате он развел костер из писем Давида. Обгорелые черные листки извивались и корчились, точно копировальная бумага. Агустину показалось, что он сжег последнее воспоминание о Давиде.
Взвалив на плечи труп товарища, он перенес его на кровать. Кровь больше не шла. На ковре чернела большая лужа. Агустин с трудом расправил тело – оно уже начало застывать, – положил под голову подушку. Лицо Давида было безмятежно покойно; при жизни Мендоса никогда не видел у него такого выражения, и, прежде чем отойти, он тихонько поцеловал ему руку.
В комнате снова царил порядок. Мендоса окинул ее взглядом и погасил свет. Потом распахнул настежь окно. Снял с запястья Давида часы, швырнул их на соседнюю крышу и вышел из комнаты.
В коридоре горел свет. Мендоса погасил его. Все должно быть, как обычно. Как ни странно, Агустин был совершенно спокоен. Спустившись с мансарды на третий этаж, он постучал в дверь доньи Ракели.
– А-а, это вы!
– Я ухожу, но, мне кажется, вы сейчас нужны Давиду. Поднимитесь, пожалуйста, к нему. Не стоит оставлять его одного.