– Я же не на нее прыгала…
– А на хер ты вообще туда полезла? – уголки его губ дрогнули.
– Я-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ааа, – Маша набрала полную грудь воздуха, – н-н-н-н-н-н-н-н, н-н-н-н-н-н-н-н… – И снова проклятый ком в горле, который она силилась вытолкнуть, но сил для этого не хватало.
Шалтай смотрел ей в лицо. Его челюсть слегка шевелилась. Было ощущение, что он хочет ее ударить. Что скрипит зубами от ярости. В горле у Маши засвербело. Мысли и слова сливались в баланду, в мешанину, похожую на содержимое бабушкиного компостного ведра под раковиной на дачной летней кухне. Она заморгала. Шалтай слегка завис рядом с ее плечом, а потом спешно зашагал по направлению к Невскому проспекту. Не к ребятам, не к дружку, а просто-напросто прочь. Маша отвернулась от его удалявшейся спины, стала глубоко дышать и двинулась в сторону Манежной площади, чтобы никто из знакомых не увидел передернутого судорогой от детского рыдания лица. Она закрыла рот ладонью. Ее догнала Юлька. Обняла.
– Ты чего? Машка! Успокойся. Пойдем в «Блины» посидим, хочешь? Или в каштановую аллею… – Она гладила Машу по голове, как маленькую.
Но Маша не хотела в каштановую аллею. Она хотела идти рядом с Юлей и беззвучно плакать. Выговорить она толком так ничего и не смогла. Заикание душило ее на каждом слоге, и, даже когда она вытерла слезы и они присели на оградку около сквера на Манежной площади, она хотела спокойно все рассказать, но горло сжималось.
– Слушай. Что за жесть? – Юля прикурила сигарету и передала Маше. – Хочешь, я за валерьянкой сгоняю в аптеку?
Маша помотала головой. Достала телефон и в тексте сообщения напечатала: «Потом расскажу. По ходу, у меня срыв. Сначала дача, потом концерт, ментовка. Высплюсь, приду в себя».
Юля прочитала и кивнула.
– Так, а Шалтай чего? Нагнал на тебя?
Теперь кивнула Маша.
– Вот ублюдок.
На этот раз Маша кивать не стала. Встала и помахала рукой.
В метро Маша не смогла произнести фразу: «Один жетон, пожалуйста». Она заикалась, пока мужчина, стоявший позади, не обогнул ее и гаркнул в окошко:
– Дайте ей уже жетон, а?
У Маши в горле клокотали слова, слюни, слезы. Она сунула в окошко горсть монет и, получив жетон, поспешила к эскалатору. На нем силилась вспомнить профилактические упражнения, которым учил логопед еще десять лет назад, когда ей удалось полностью победить заикание. Первое правило каждого упражнения гласило: «Успокоиться. Найти тихое место и сосредоточиться на связках». Вокруг кишело людьми. Визгливо орали малыши парой ступенек ниже. А еще Маше снова хотелось плакать при воспоминании о Шалтае. Она решила доехать до дома и там в тишине настроить речь на спокойный лад.
В прихожей ее встретил папа.
– Как жизнь? – добродушно спросил он. – Мама рассказала о допросе. Что скажешь?
Маша посмотрела на него многозначительно и, не ответив, стянула кеды.
Опустила рюкзак на пол, расстегнула молнию и выудила оттуда тетрадку с ручкой. Написала на листке в клетку: «Опять заикаюсь. Не могу говорить».
Папа спустил со лба на нос очки и прочитал.
– Так ты говори, как можешь. Не волнуйся. Ты же дома. – Он погладил Машу по спине. Она вынула тетрадь из его рук: «Не хочу. Пойду к себе, поделаю упражнения».
– Понял тебя.
И она зашла к себе в комнату. Не спеша переоделась. Торопиться не стоило. Села на край постели и принялась один за другим делать упражнения. Комплекс, который она знала назубок, но повторять ленилась, потому что последние три года не заикнулась ни разу и полагала, недуг навсегда остался позади. В дверь постучались. В проеме показалась голова мамы.
– Папа сказал… – она не договорила.
Маша подняла ладонь и показала, что все под контролем и маме предписано подождать.
– Приходи к нам на кухню. – Вид у мамы был встревоженный.
Круг за кругом Маша повторяла упражнения. Потом решила произнести заготовленную фразу: «Вода проводит электрический ток». Она улыбнулась, набрала в легкие воздух, посмотрела на мягкую игрушку, лилового лиса и начала:
– В-в-в-в-в-в-в… В-в-в-в-в-в-в-в-в-вода пр-р-р-р-п-п-п-п-п-п-п… – Проклятая П! Ничего не вышло. Она сжала пальцами ткань своих домашних штанов.
После этого пытаться снова не хотелось. Немо сидела с закрытыми глазами еще минут сорок. Думала о Лизе. Будет она жить или нет? Где она? Когда стрелки часов на стене показывали полночь, в комнату зашла мама. В одной руке она несла кружку, над которой поднимался парок, другая рука была сложена лодочкой.
– Машенька, надо принять лекарства. Тут успокоительные. И поспать. Я звонила доктору Ивченко…
Маша подняла брови.