Мы с ним разошлись в разные стороны и больше никогда не встречались. Я знал, что скоро в одной из психиатрических клиник не реагирующий ни на какие внешние раздражители сумасшедший вдруг очнется от паралича, спустя несколько недель его выпишут как совершенно здорового, и он сможет опять устроится на работу в трамвайное депо.
Она полностью закончена
Минув несколько ветвящихся кривых тропинок, я вышел на широкую липовую аллею. Далеко впереди завиднелась темная скособоченная фигурка. Она приближалась, и чем ближе была, тем более нелепо выглядела. Казалось, гном с руками такими длинными, что достают до земли, с огромной головой и кривыми ногами, ковыляет к своей норе сторожить сундук с золотом.
Однако первое впечатление часто бывает ошибочным. Скоро передо мной стоял мужчина с длинными седыми волосами и гладкой бородой до живота. Она была седая, но с языками горячего пламени: в ней затерялись два ярко-рыжих локона.
Мужчина опирался на резную трость и на посох, сделанный подобно костылю – с плоским широким набалдашником, чтобы не резал подмышку. Одет мужчина был в старую, заштопанную местами синтепоновую куртку. На ногах его были пузырящиеся коленями истертые шаровары. Ступни, окутанные толстыми шерстяными носками, были погружены в калоши, некогда являвшиеся, по-видимому, высокими резиновыми сапогами. Из-за спины, торчало топорище и ножовка, не до конца помещающиеся в серый тряпичный рюкзак.
Мы стояли друг напротив друга посреди широкой липовой аллеи, и я тонул, грелся во взгляде светлых голубых глаз. Леший, так решил я называть его, смотрел на меня с любопытством и симпатией из-под мохнатых бровей.
– Здравствуйте! – услышал я глубокий бархатистый голос. – Вы не торопитесь?
– Нет, я никогда не успею закончить свою работу. Я уже так сильно опоздал, что некуда теперь торопиться.
– Я тоже не тороплюсь. Хотите посмотреть, что я сегодня вырезал из дерева?
– Конечно, я люблю творения. У меня никогда не было своего, – я почему-то чувствовал, что доверяю лешему и хочу поделиться с ним сокровенным. – Однажды я так размечтался о том, чтобы у меня в руках было собственное творение… обещал себе любить его, заботиться о нем. Этим я, по-видимому, переступил грань своих служебных полномочий. Для меня такое не предусмотрено, и в результате от меня сбежал зверь. Я преследовал его, так мне казалось вначале; вскоре я понял, что следую за ним… А он съел тех, кому я немного помогал творить. И теперь я не только люблю творения, еще я скучаю по ним. Покажите, пожалуйста, что вы смастерили из дерева.
Он снял свой рюкзак и, копаясь в нем, объяснял мне, обертывая каждый звук в нежный шерстяной плед спокойствия:
– Последнее время я очень увлекаюсь ясенем. Замечательное дерево. Доброе. Очень приятно обнять его и погладить. А когда ясень умирает, из его ствола и веток можно сделать так много великолепных вещей! И они будут жить еще долго. Крепкие получаются из ясеня ложки, душистые бусы, можно выточить из него и коробку для хранения любимой книги, гладкую и с интересным волокнистым узором. Знаете, ясень еще замечателен тем, что когда он только готовиться подгнивать, но еще вполне крепок, волокна приобретают ярко-красный цвет. Поэтому с полежавшими на земле полгодика стволами поиграть очень интересно. Вот, например…
Он извлек, наконец, из кармана маленькую деревянную фигурку, размером с кулак, не больше, и протянул ее мне. Дерево было теплое и мягкое, очень приятное на ощупь.
– Это я делал сегодня и вчера. Мне кажется, она еще не вполне закончена, однако уже сейчас можно угадать главную идею, как вы думаете?
Я рассматривал фигурку, точнее как бы две сросшиеся фигурки. Угадывались очертания мордочек, лапок.
– Мне кажется, это две белки. Они прижались друг к другу спинами и смотрят в разные стороны, сторожко подняв мордочки.
Леший продолжал смотреть на меня выжидающе, он, казалось, ожидал от меня, когда я скажу что-то еще.
– Или, может быть, два дельфина, но тогда… Или это мужчина и женщина, схематично изображенные. Или бабочка?..
Он продолжал смотреть на меня, с интересом и затаенной радостью, но мне больше ничего не приходило в голову.
– Это же сердце, символ любви, – сказал он. – Вот, посмотрите. Видите? А вместить в себя эта любовь может и белок, и дельфинов, и людей, и даже бабочку. Если вы их здесь видите, они здесь действительно есть. Но я не думал о них, когда вырезал эту фигурку. Я представлял себе только любовь.
– Вы говорите, что она незакончена. Я думаю, как раз наоборот, она полностью закончена. Если добавлять в контуры точности, это уже испортит ее. А сейчас каждый увидит в ней самое важно, но при этом немного не такое, чем другие.
– Да, вы правы. Я как-то не подумал об этом, – сказал он, принимая из моих рук фигурку.
Уложил ее в рюкзак, накинул его на плечи и, выпрямившись, обратился ко мне:
– К сожалению, сегодня у меня с собой нет больше никаких творений. Все они у меня дома или уже в руках у добрых людей, а заготовки вон там, – он махнул рукой куда-то вправо. Там я облюбовал одно бревно, сижу на нем каждый день и вырезаю из дерева. Если вам интересно, сходите посмотреть. Там стоят всегда два кораблика, белка, гриб и поросенок, а может быть и еще что-то. Я, признаться, не помню. А сегодня я вам больше ничего показать не смогу, разве что историю могу рассказать, если вам интересно.
– Да, мне очень интересно, – ответил я учтиво, – расскажите, пожалуйста.
– Здесь, в парке, по утрам бегает один парень. Он очень упорный и спортивный. Недавно он пробегал в очередной раз мимо моего бревнышка, и я поинтересовался у него, сколько времени. Он остановился, но продолжал бежать на месте. Сказал мне время и бросил так, свысока: «Чего это вырезаешь тут, дед?» Я ответил ему: «Вырезаю из дерева свои мысли, чувства, мечты. Хочешь посмотреть?» – «Да нет, дед, времени нет, бегать надо, а так бы конечно посмотрел», – ответил он. Я говорю ему тогда: «Я заметил уж, ты много бегаешь. Часто тебя здесь вижу» – «Да, дед, много бегаю. Сначала бегал по шесть километров, и у меня целых пятьдесят минут уходило. А теперь пятнадцать пробегаю за час!» – «Ты молодец, – сказал я, – целеустремленный; ты в секции легкой атлетики состоишь, в соревнованиях участвуешь?» – «Нет, просто надо, вот и бегаю». Меня он заинтересовал. Я хотел с ним поговорить и потому предложил: «Сделай перерыв, давай посидим, поговорим, квасом тебя угощу хорошим» – «Нельзя мне пить во время тренировок. Вредно» – «Так просто посиди со мной» – «Да я и сам пообщался бы с вами с удовольствием; вижу, дед, вы человек интересный. Но времени нет, тренироваться надо. Я, наверное, когда-нибудь потом приду, и мы с вами продолжим нашу беседу. Счастливо». И он побежал дальше.
Леший закончил говорить и смотрел куда-то вдаль и вверх, сквозь кроны деревьев. Лес тихонько гудел и скрипел под ветром, птицы переливисто журчали, трещали, цокали и звенели вокруг.
– К чему я это все говорю-то, – продолжил он. – С тех пор я бегуна этого не видел. А времени уже прилично прошло. Не знаете, что с ним стало? Не встречали его?
– Нет, не встречал, – с сожалением ответил я. – Но у меня есть некоторые смутные догадки о его судьбе, впрочем, пока что они лишь вымысел.
– Ну, так если встретите, пожелайте ему от меня доброго здоровья и успехов. А я уже пойду сейчас домой, а то припозднился. Тетушка заждалась, наверное. Старая совсем стала, беспомощная. Она любит, когда я ей читаю вслух… Так передайте ему, если встретите, хорошо?
– Конечно, передам. Счастливо!
– До свидания, увидимся еще, – и леший поковылял себе дальше, опираясь на две свои палки.
Вывих
Я отправился посмотреть на «мастерскую» лешего и без труда нашел ее: светлая гора опилок вокруг бревна была хорошо заметна издалека. Вблизи это место напоминало магический алтарь, где шаман дикого лесного племени приносит жертвы местным божкам. Я успел рассмотреть только поросенка – он был еще только начат: полено, один конец которого обструган в форме вытянутой мордочки, на которой намечены только глаза и пятачок, и маленькая закругленная деревяшка размером с мизинец, вставленная в полено сзади; она изображала хвост.