— Ага, — ответила та с вызовом. — А вы все же решили начать охоту на нее? Только я вам вот что скажу: сдается мне, что вы нравитесь ей куда меньше, чем раньше; — насмешливо закончила она.
— Неужели? И по какой же причине, Бланди?
— Можно подумать, вы сами не догадываетесь! Да любой, взглянув на нее сегодня, увидел бы, что она страшно расстроилась, поговорив с вами. А это совсем не в ее стиле: она веселая, всегда улыбается…
— В самом деле? — Беллами покачал головой. — Увы, Бланди, так уж мы устроены, что иногда огорчаем друг друга. Нам приходится это делать. А подчас мы огорчаем даже самих себя. Мне часто вспоминается тот случай с женщиной в поезде…
— Держу пари, что это случилось в Америке! — заявила Бланди, поправляя выбившийся локон, явно недавно встречавшийся с пергидролем.
— Но почему ты решила, что это случилось именно в Америке? — удивился Беллами.
— А разве не ясно? Все ваши лучшие истории — американские, — ответила она.
— Бланди, ты демонстрируешь превосходную дедукцию! Действительно, Америка — великолепное место для всяческих историй. Здесь, в Лондоне, никогда ничего подобного не случается.
— Ни за что не поверю! Но про женщину в поезде вы все же расскажите. Что с ней стряслось?
— С ней — ничего. А случилось это в «Чикагском экспрессе» — есть в Америке такой скоростной поезд. Я ехал в нем и заметил эту женщину во время обеда. В вагоне-ресторане ее столик был неподалеку от моего. Она сидела ко мне спиной, и увидеть ее лицо я не мог. Но фигура у нее была выше всяких похвал — я в жизни не видел ничего подобного. Люкс! И вот я сидел, посматривая на нее, и гадал, какое же у нее лицо…
— Вполне вас понимаю, — вставила Бланди. — Кто бы не полюбопытствовал!
— Правильно, — кивнул Беллами. — Каков шаблонный ход человеческих мыслей? Он прост: если у человека хорошая фигура, то и лицо должно быть этой фигуре под стать. Во всяком случае, я ужасно хотел взглянуть на ее лицо. Пообедав, она направилась в хвост состава. Видите ли, в Америке нередко последним вагоном в составе помещают открытую платформу со скамейками, чтобы пассажиры без помех любовались видами. Я пообедал, просмотрел газету, однако никак не мог ни на чем сосредоточиться. Мне не давал покоя вопрос о лице этой женщины.
— Догадываюсь, что было дальше. Вы пошли и посмотрели на нее, — заявила блондинка. — Я угадала?
— Да, моя дорогая. Я прошел через весь состав и добрался до этой платформы. Эта женщина действительно сидела там. Когда я вошел, она обернулась, и я увидел ее лицо! Бланди, это была негритянка, черная, как сажа!
— Могу себе представить ваше разочарование!
— Разочарование? Не то слово! — воскликнул Беллами. — Это был настоящий шок! Когда она обернулась, я стоял у края платформы, опершись на перила. При виде ее лица ноги мои подкосились, и я свалился с поезда.
— Боже мой! — воскликнула Бланди. — И что же было потом?
— Потом? Потом было еще хуже. Дело в том, что как раз в эту минуту навстречу мчался другой поезд, и я оказался под его колесами. Час спустя то, что от меня осталось, скончалось в страшных мучениях.
— Вы гадкий выдумщик! — засмеялась девушка. — С вами никогда не знаешь, шутите вы или говорите всерьез.
— Я сам этого не знаю, — признался Беллами. — Но, может быть, это и к лучшему.
Он допил мартини и, подмигнув Бланди, вышел.
3
В десять сорок пять Беллами в своей квартире на Халфмун-стрит паковал вещи. Стоя посреди спальни в окружении различных предметов одежды, он аккуратно укладывал их в огромный чемодан, мурлыча себе под нос какую-то песенку.
Закончив это дело, он отволок чемодан в угол комнаты и взглянул на часы. Потом подошел к телефону, снял трубку и набрал номер Кэрол Иверард.
Поднявшая трубку горничная сказала, что мисс Иверард нет дома. Беллами спросил, где она, сославшись на то, что у него к ней важное дело. Горничная ответила, что мисс Иверард вышла из дома четверть часа назад и отправилась в вечерний клуб Мотта. Беллами опустил трубку на рычаг.
Окинув комнату взглядом, он закурил, надел пальто и шляпу и вышел. Пришло время возвращаться к Уэнингу.
Пустынные улицы Лондона были погружены во мрак, и Беллами пришлось пользоваться фонариком. Тем не менее путь до Хайд-Хауса занял почти десять минут. По дороге он строил предположения относительно того, что произошло за это время между Уэнингом и Марчем. Скорее всего — ничего, решил он наконец.
Он позвонил в квартиру Уэнинга, и хозяин открыл дверь. Стоя на пороге холла, Уэнинг мрачно смотрел на Беллами.