— Куда ему, — отмахнулся Фомин, — и так уже живого места не осталось.
— Ну, пойдем сходим, в самом деле, — согласился Корнилин. — Надо передохнуть нормально.
А ты, — кивнул он Федору, — накинь-ка на всякий случай ему наручники. Как он?
Опер поднял голову Маркина, взглянул в почти безжизненные глаза и поморщился. Убрал руку, и голова упала на грудь.
— Ладно, пусть и он передохнет, наберется силенок, — разрешил Корнилин, — только надо дверь — на ключ, и никуда он не денется…
Старший следователь прокуратуры и двое старших оперуполномоченных отправились вниз, в их кабинет, где имелся чайник и всякая всячина для чаепития — заварка, сахар, печенье там, сухарики.
Дверь закрыли.
Сознание к Евгению приходило медленно. Удары — что, удары — само собой, тяжелая атлетика — не сахар, и мускулы качать нелегко. А в боксе, которым занимался Маркин, подобные удары приходилось терпеть на каждой тренировке. Но там можно было собраться, а здесь — невозможно, здесь били по расслабленным мышцам. Непрофессионально били, одна боль от ударов, а толку никакого…
Женя вдруг сообразил, словно увидел сквозь мутную пелену, что думает черт знает о чем. Какой бокс, какие удары, когда тело совершенно не слушается?! И по голове уже не молотки, а кувалда колотит… И за ушами будто пылает огонь…
Попробовал приподняться — нога не слушались. Сейчас бы помочь руками, но они скованы за спиной. Как же быть? Хоть крикнуть, да в горле один сип, не хрип даже… Но он попытался грамотно подышать, распределить немногие свои силы и приподняться. Главное, не упасть на пол, устоять хотя бы…
И он почти ускользающим усилием воли заставил себя подняться. Теперь уже стало легче. Медленно, едва передвигая ноги, Женя пошел к окну. Двойная рама. Скованными руками даже нижний шпингалет открыть невозможно, а рама еще и на верхний закрыта…
…Сознание то наплывало откуда-то со стороны, то словно рассеивалось, туманя все, что было перед глазами. И он, наконец, понял, что еще смог бы сделать, если бы действительно захотел прекратить мучения. Он повернулся кокну боком и неловкими ударами локтя по стеклу стал пытаться разбить его. Это надо было делать как можно скорее, палачи сейчас вернутся. И вот, наконец, стекло треснуло и посыпалось острыми осколками. Но осыпалось не все, концы торчали со всех сторон. И Женя, уже ни о чем больше не заботясь, начал головой, лбом отбивать их. Почувствовал, как по лицу потекло что-то, понял, что кровь, но остановиться уже не мог. И когда добрался, наконец, до последней преграды — второго стекла наружной рамы, уже без всякого сожаления врезал по нему собственным лбом. Оно со звоном раскололось, и осколки посыпались вниз, на улицу.
Женя на миг увидел, как посмотрели вверх какие-то прохожие, которым он даже и крикнуть-то не мог — звук из горла не шел. Он навалился грудью на подоконник и, заталкивая себя в проем слабыми движениями ног, дополз-таки грудью, а потом и животом до того своего рубежа, за которым — он уже твердо знал — было спасительное небытие…
Изумленные прохожие увидели, как из окна второго этажа Пригородного отдела внутренних дел медленно вывалился окровавленный человек, спиной ударился о стоявший под окном мотоцикл с коляской, и тело его словно переломилось пополам. Несколько человек кинулись к телу. Мужчина оказался в милицейской форме с погонами лейтенанта. Вся голова, и особенно лицо, в крови, кисти рук — в наручниках. Ужас какой-то! Кто-то закричал:
— Да его ж там убивали!
Другой голос — еще громче:
— Срочно «скорую»! Звоните ноль-три! Может, еще не поздно!..
Шум и гам нарастали. К месту происшествия подбегали новые зрители, послышались какие-то объяснения тех, кто видел, им возражали те, которые ничего не видели, сообщая во всеуслышание свои версии. Третьи советовали не трогать тело, может, еще дышит. Но общим стало одно мнение: опять эти гады ментовские человека замучили! Уже своих убивают! Никакого на них закона!
И тут послышались звуки сирены приближающейся «скорой помощи». А с ее появлением, как по команде, из отдела милиции посыпались сотрудники. Кто-то выглядывал из окна, из которого выпал этот лейтенант. А Женю Маркина скорые санитары быстро переложили на носилки и задвинули их в кузов машины. Кто-то спросил у санитара, откуда они, тот ответил и сел в машину, которая тут же сорвалась с места.
Толпа, бурно обсуждавшая событие, стала рассеиваться. Милиционеры не принимали участия, не советовали ничего и не спрашивали. Вели себя тихо. Да и то сказать, не видывали еще в городе, чтобы окровавленный милиционер из окна выбрасывался. Но, может, его выкинули?! И пошло-поехало заново… Милиция быстренько убралась с места происшествия. И нечего здесь, время нехорошее, в стране никакого порядка, чуть что, толпа собирается, всех ведь не разгонишь. Да и не приказано бить — демократия, блин!