В миг посадили бы. А раз не посадили, значит держал себя в руках. Значит и сейчас справится. Пересидит, переспит, попьет водички… А я тут рядышком буду, на всякий пожар. Еще спасибо скажет потом — разумеется, если не догадается, что я же во всем и виновата.
Но, вопреки моим надеждам, Донской снова страдал.
На вопрос мой не ответил, голову опустил и ушел куда-то в себя, слегка раскачиваясь. Спустя еще какое-то время его начало потряхивать.
— Матвей Александрович? — с опаской спросила я со своего места за его столом. — Может скорую вызвать?
Он рывком поднял на меня голову, уставился очумелым взглядом, будто видел здесь в первый раз.
— Что?
— Я говорю, может скорую? Вам? Вызва…
Он моргнул.
— Выпусти меня, Максимова. Выпусти, и я тебя трахну так, как еще никто и никогда в жизни…
Как можно тише я сглотнула — потому что очень хорошо представила себе эту картину… Но потом представила себе все остальное и скривила губы.
— Неужели я выгляжу такой дурой, профессор? Выпусти его, как же. После всего что вы тут наговорили…
Донской снова задергался, потом сфокусировался на чем-то позади себя, и я поняла, что он пытается расстегнуть манжеты.
Я не особо боялась, зная, что его пальцы внутри рукава и до высоких манжетов рубашки им ну никак не дотянуться. И все же стало немного беспокойно — успею ли добежать до двери, если он вдруг вырвется на свободу… Потому что тогда речь о том, чтобы сохранить его достоинство уже не пойдет. Самой бы ноги унести.
Зарычав в бессильной злобе, декан сполз на пол, и я увидела, как лоб его покрывается мелкими бусинами испарины.
— Матвей Александрович! — снова позвала я. — Может водички принести?
Ответом мне был мучительный, хриплый стон — откинув голову на батарею, Донской закрыл глаза и медленно крутил головой из стороны в сторону… Волосы его растрепались, прилипли к мокрому лбу, глаза были полузакрыты… слегка опухшие губы кривились в тщетной попытке то ли что-то сказать, то ли усмехаясь каким-то своим, внутренним и весьма разнузданным мыслям.
А потом он ругнулся и выгнулся, явно собираясь трахнуть воздух.
Так вот как это выглядит… Декан в сексуальной агонии…
Точно надо медиков вызывать. Здоровье важнее позора. В том числе и моего. Я вскочила и решительно пошла в сторону выхода из кабинета.
— Максимова… — прохрипели позади меня.
Я остановилась на полпути, не оборачиваясь.
— Не зови… никого… Скажи… что… со мной? Что… ты со мной сделала…
Я закрыла глаза. Если его интересует этот вопрос сейчас, когда он почти ничего не соображает, позже — когда придет в себя — точно докопается до правды.
И тут в голову мне пришла мысль — простая, как и все гениальное.
Я обернулась, тут же попадая в плен его взгляда — жаркого и такого люто-голодного, что стало совершенно ясно — дай декану волю, он затрахает меня до смерти.
— Если я… — хотела было начать осторожно, издалека, но потом решила все же спросить его, как есть, причем простым языком — вообще не была уверена, что он меня поймет. — Если я… помогу вам справиться с… вашей проблемой… вы скажете на диктофон, что не имеете ко мне претензий и что я ни в чем не виновата?
— Скажу! Все скажу… Ну же… отсоси мне, Максимова… О, бляяя… — он застонал, снова подаваясь бедрами вперед — явно представляя мой рот на своем члене.
Отсасывать я никому не собиралась, но зачем разочаровывать мужчину раньше времени? Пусть поклянется сначала. Под запись.
Я достала телефон, быстренько скачала нужное приложение, включила микрофон и подошла к нему — не совсем близко, но достаточно, чтобы хорошо зафиксировать его голос.
— Повторяйте за мной. Я не имею к моей студентке, Валерии Максимовой никаких претензий, ни по какому поводу. И число скажите. Сегодняшнее.
Не отрывая взгляда от моего рта, он хрипло повторил — немного сбивчиво, но, тем ни менее, вполне понятно. И даже число смог вспомнить — видать, сильно хотел мое условие выполнить.
Я остановила запись, крайне довольная тем, что не было пауз, и нельзя мне предъявить, что, мол, смонтировала. Включила прослушать и так увлеклась, что даже не заметила, как нога декана незаметно подкралась под мою, обвила за лодыжку…