На глазах моей любимой дрожали слезы. Она долго молчала. Мы прошли в душ и долго стояли под колючими струйками. Я чувствовал, как боль, обида, недоумение сменяются в ее душе на смирение. Он старалась понять их, простить, оправдать несовершенство – и как людей, и как санклитов.
Я в который уже раз замер тогда, пораженный этой силой Саяны. Потому там, наверху, ее и выбрали для такого нелегкого жизненного пути, доверив столь тяжкую ношу, что в здравом уме не пожелаешь нести никому.
- Я люблю вас, господин Горан, - томно выдохнули в этот момент мне в шею.
Вздрогнул, осознав, что санклитка уже забралась ко мне на колени, обвила шею и попыталась поцеловать.
- Прекрати, Наири! – оттолкнул, ощутив, как ее губы мазнули по моим, оставляя на них такую же липкую, как и сама санклитка, пленку помады.
- Я Алика! – обиженно протянула девушка, капризно надувшись. – Вы же были не против, я чувствовала! Вас тоже влечет ко мне! – она скользнула ко мне обратно. – Никто ничего не узнает, не думайте! – горячечным бредом полилось мне в уши. - Это останется нашим страстным секретом! Да и сейчас, когда вы с женой не вместе, это даже не будет изменой!
- Пошла вон! – прорычал я, вновь оттолкнув наглую девицу и…
Натолкнулся на взгляд Данилы Хана, который прямо-таки сочился торжеством.
- Ректор за работой! – покачав головой, он ухмыльнулся. – Или кто ты тут, Драган? Учишь всю эту нечисть навыкам боя, говорят. Выходит, физрук? А ОБЖ не преподаешь? Табуретки там строгать не учишь? – прекратил улыбаться, глаза налились злостью. – Хотя вас, упырей, впору учить строгать гробы – в Рыбинске очень даже пригодятся, там несколько десятков ни в чем не повинных людей полегло от лап вашей хваленой молодежи новой волны!
Глава 9.1 Физрук
- Не надо по этим отщепенцам долбанутым судить обо всех санклитах! – взвилась Алика, стиснув кулачки.
- Сгинь! - процедил Хан, метнув в нее ненавидящий взгляд.
- Да пошел ты! – отозвалась она.
- Драган, угомони любовницу, - Охотник вздохнул. – Я вообще-то с официальным визитом в твой бордель пришел.
- Алика, дверь закрой – с той стороны, - коротко бросил я и рявкнул, пресекая возражения, - живо, сказал!
Обиженная санклитка вылетела из кабинета.
- Кратко и по делу, Хан, - предупредил незваного гостя и сел за стол, с трудом унимая раздражение.
Когда Саяна не со мной, хочется крошить весь мир на оливье. И этому желанию очень сложно противостоять.
- В пятницу созываем всех для рассмотрения рыбинского дела, - явно с удовольствием сообщил Данила. – Охотники, Хранители, главы санклитских кланов – ты и Анна, Саяна в том числе, как ваш вышестоящий руководитель, Наблюдатели. Уведомление о явке на твой и-мэйл отправлено.
Уведомление о явке, видите ли! В такие моменты в Даниле явственно проглядывает отец – Шамиль Хан, и дед – кровавый комиссар НКВД. А если проигнорировать «приглашение» придти в принудительном порядке, дождусь ли черного «воронка» и товарищей с маузерами? Хотя, там будет Саяна, ради одного того, чтобы иметь возможность несколько часов ею любоваться, стоит явиться на этот шабаш.
- Ты про телефон слышал? – я усмехнулся. – Не стоило утруждаться, Хан.
- Зачем звонить, если можно придти и полюбоваться на твою несчастную рожу, Драган? – ожидаемо прозвучало в ответ. – Кстати, я вчера как раз прилетел в Стамбул, провел ночь с Саяной.
Как ни старался, не скрипнуть зубами на весь кабинет я не сумел. Не собирался принимать слова этого гада на веру, в Саяне никогда не сомневался и не собираюсь начинать. По поступкам, конечно, так не скажешь, но они продиктованы страхом потерять мое сокровище, яростью Драганов и той истовой любовью к Саяне, которая с каждым днем становится все сильнее.
- Ты заставил мою ненаглядную девочку страдать, Драган! – выплюнул Хан.
- Подбирай слова, тварь! – рывком поднялся из кресла, метнулся к нему и схватил за грудки.
С трудом удержался, чтобы не начистить наглую рожу. Лишь понимание, что именно этого Охотник и добивается, выбешивая меня, спасло. «Девочка моя ненаглядная» - удар в незаживающую рану в душе, напоминание о тех нескольких неделях, когда моя Саяна была его Саяной.
И пусть их свел тогда лишь Закон крови и боль, которая рвала душу моей любимой в клочья, Охотник всегда будет тыкать меня носом в те дни, когда я сидел в кромешной темноте в комнате в Стамбуле. И заставлял себя дышать – той верой, которая не давала сойти с ума. Верой в то, что мой Ангел вернется, хотя бы когда-нибудь, чем десятки, сотни, тысячу лет.