— Кто?
— Хозяйка — нелюдь.
— И что? Может, смотритель — прогрессивный человек и не считает нелюдей выродками.
— Пусти, гере лекарь. — Конюх и не думал больше о сопротивлении, старался говорить тише, чтобы слышал только лекарь, но ему мешала одышка. — … Страшно мне… Была она человеком, а потом перестала.
— Ты часом не пьян?
— Я ничего больше не знаю… Правду говорю. Ты сам решай, гере, что делать.
— Я-то решу. А как быть с твоей контрабандой?
— Не моя она, — поднимался кряхтя конюх. — Смотрителя она… Я только травкой занимаюсь, и то помалу.
Говорил он это уже в спину выходящего из конюшни мужчины.
Казимиру захотелось проследить за этим странным лекарем дальше. Он спрыгнул с телеги как можно тише, и все же был услышан. Лекарь повернулся очень быстро, неуловимо быстро и еще в повороте метнул нож.
"Я же ничего не сделал!", — хотел закричать Казимир, но не успел. Мальчику вдруг стало необыкновенно тепло и приятно. Вспышку света он заметил краем глаза, а потом были звезды, много звезд и полный диск одной из серебряных лун.
Когда Ловец влетел в околоток, стареющий человек в мундире писаря занимался тем, что размышлял как поступить с разговорчивым кузнецом. Любитель свободы висел прикованный на противоположной стене. Он был без сознания и больше не разглагольствовал о том, что написано в Великой Хартии. Как гласит одно из бессмертных высказываний очень даже смертного Канцлера: "Права и свободы — это хорошо, но порядок лучше". Как раз в целях поддержания порядка писарю удалось сформулировать несколько неплохих вариантов того как распорядится свободой арестованного ремесленника.
Проще всего отправить кузнеца, как тот и предполагал, в штрафбат на Генрихов вал. Еще на него можно повесить какое-нибудь нераскрытое дело о дорожном разбое и сделать галерным гребцом королевской береговой охраны. Не менее перспективным представлялась возможность выставить болтуна подстрекателем к мятежу и потянуть ниточку расследования к тем кто его надоумил вести антинародную пропаганду. К последнему варианту писарь склонялся более всего и жалел, что у него нет достаточно времени для его реализации.
Словом, когда Ловец появился в околотке, ночь шла, как обычно и ничего экстраординарного не ожидалось. Начальство дрыхло наверху, а стареющий чиновник делал свое незаметное, но очень нужное государству дело. Канцлер, теперь уже покойный, называл таких людей: "Бойцы невидимого фронта". Недавно линия фронта прошла по горлу мудрого Канцлера.
— Ваше превосходительство! — Ловец еще не отдышался после быстрого бега и препирательств с постовым уланом.
— Сядьте, молодой человек, успокойтесь и расскажите самую суть.
Писарь служил в Канцелярии Королевского надзора уже тридцать лет и все промелькнувшие года службы занимался одним и тем же — следил за порядком. Очень он не любил лишней суеты. Покойно и тихо было у него в кабинете с окном толстого двойного стекла и видом на набережную, так же тихо, как здесь, в околотке. Станция эта была старого проекта, а тогда все строили на случай войны и чрезвычайных ситуаций. В новых станциях околоток не предусмотрен, а жаль.
— Я лекарь… Меня зовут Алекс Кин.
— Стоп! Документы есть?
— Пожалуйста, ваше превосходительство. — Ловец полез в нагрудный карман камзола и заметил, что руки у него окровавлены. Он пытался остановить кровь из раны на шее юнца, но не смог. С такой раной ему ничто уже не могло помочь, даже если бы он оказался на столе Медицинского центра. Бедный Казимир, сам не зная, спас ему жизнь, оказавшись в ненужное время в ненужном месте.
"А может, в нужном". — Мысль была рациональная, но уж очень шкурная.
— Не называйте меня "ваше превосходительство", — проворчал чиновник, рассматривая подорожную. — Я писарь первого класса Канцелярии Королевского надзора. Меня зовут Иахим д` Арн. Зовите меня "господин писарь". Ясно?
— Да, гере. — Алекс почувствовал, что с этим человеком поиграть в логические шарады не придется. Этот сам кого хочешь обыграет.
— Ну-с, с чем пришли?
Пока лекарь рассказывал о странных происшествиях, у д` Арна сменилось несколько диаметрально противоположных мнений о нем. Он просто не знал, как воспринимать этого рано седеющего, но молодого еще человека с резкими мужественными чертами лица. Такие лица могут быть и у гвардейских офицеров, и у дворян, и у морских пиратов. Наверное, именно поэтому они особенно нравятся женщинам. Было в нем что-то неуловимо нетипичное и одновременно стоило только отвести взгляд, как вся необычность растворялась в совершенное ничто, стиралась из памяти и исчезала. При этом у писаря было стойкое чувство того, что он где-то видел своего ночного посетителя. Например, в сумасшедшем доме.
Почему там? Да хотя бы потому, что как человек, получивший университетское образование, он знал, что ничто не может двигаться со скоростью пули, кроме пули. А, по словам этого человека, выходило, что пуля порвала зубами шею парнишки из обозной стражи. То есть, получалось, что это вовсе не пуля, а кто-то или что-то способное неуловимо быстро двигаться, да к тому же живущее в облике жены местного станционного смотрителя. Потом д` Арн подумал, что этот лекарь Кин мог встретиться ему по службе в Управлении, так как обстоятельный доклад, в котором не было никакой лирики, а только факты и ничего, кроме фактов говорил о том, что он осведомитель жандармерии. Последнее обстоятельство писарь вряд ли смог бы выяснить, ибо осведомители и агенты находились на контакте исключительно со своим вербовщиком.
— Скажите, лекарь Кин, зачем вы во все это влезли?
— Понимаете, гере, в мире все должно быть по правилам, которые установлены законом и природой, а все, что выбивается из этих правил, опасно для человечества и всякого разумного существа.
Д` Арн понимающе покивал. В практике Канцелярии был опыт сотрудничества и совместной работы на идейных основах.
— Ладно! — Чиновник неожиданно резво для своего возраста и комплекции вскочил из-за стола. Проверить информацию не составляло труда, тем более, что факт убийства и членовредительства налицо. — Идете со мной!
— Слушаюсь, гере!
— Вахмистр! Тревога!
Несколькими минутами позже, когда уланы переворачивали комнату станционного смотрителя, д` Арн показал те качества, за которые его держали на службе.
— Где твоя жена? Отвечать!.. Быстро!
Смотритель сидел в углу и тихо завывал. Он боялся. Очень боялся. Годами дрожал он по ночам над каждым сантимом, над каждой беспошлинной бутылкой, над каждым ящиком краденого добра. В глубине души он знал, что рано или поздно произойдет что-то подобное. Его еще недавно бегающие глаза застыли и налились белой пустотой. Под сапогами улан хрустели осколки посуды, на пол летел пух из перины. Пахло травами и цветами. Смотритель продолжал выть.
Гремя шпорами, вошел вахмистр и быстро зашептал что-то на ухо писарю.
— Нашли еще одно тело.
— Конюх? — Ловец понял, что она или оно подслушивало его разговор на конюшне.
— Раны такие же, — вместо ответа сообщил писарь.
— Время уходит.
Д` Арн кивнул. Большинство преступлений раскрывается немедленно, по горячим следам, а они вот-вот остынут, если потерять еще пять — десять минут. Очень не хотелось упускать главного.
— Ну, отвечай! Что у тебя в ящиках? — д` Арн снова накинулся на смотрителя. — Они все равно сгорят.
Смотритель молчал и не шевелился.
— Миленький ты мой! — зашептал Ловец, будто хотел признаться в самом сокровенном. Он упал на колени перед смотрителем, положил ему руки на плечи и заглянул в безразличие глаз. — Родной! Скажи мне. Тебе же легче будет. Покайся! Богов вспомни! Скольких она еще убьет!
Облако комаров, прилетевшее на свет лампы, перестало звенеть. В комнате повисла неприятная липкая тишина. Смотритель съежился, словно уменьшившись в размерах, нервно затрясся и с кашлем, дрожащим голосом пролаял:
— Дубрава… в деревню… там…. там Святой источник… есть.
Когда они выскочили к конюшне, несколько человек уже держали под уздцы хрипящих и обеспокоенных коней. Во дворе горел маленький сарайчик. Кругом бегали обозники, оттаскивая от огня фуры. Лишь самый старший из них стоял на коленях перед телом мальчишки. Хмельные жандармы еще пытались залить огонь водой, но уже всем было ясно, что быстро разгоравшийся пожар не потушить.