— Тихо! — раздались голоса. — Тихо, братва! Пусть скажет! Он теперь вежливый будет!..
Да, поразительная психика толпы. Еще три минуты назад, на жарких цеховых митингах казалось, что вид любой сытой, как у Круглого, партийной рожи или просто милицейская форма его охраны могут вызвать у рабочих такую ярость, что они, не моргнув глазом, разорвут их на части, затопчут и пойдут, ринутся на ружейный и пулеметный огонь. Но вот тот же Круглый, освистанный еще утром представитель Власти, стоит перед ними на трибуне с поднятой рукой, и народ, словно сам желая быть обманутым в очередной, стотысячный раз, затихает и даже требует дать ему слово.
— Дайте послушать! Микрофон включите!..
И — кто-то включил микрофон.
— Дорогие товарищи уралмашцы! — крикнул Круглый, и слова эти разнеслись из динамиков над темным морем голов. — Я приехал к вам снова, чтобы признать свою ошибку. Утром я поступил неправильно. В разговоре с вашим Забастовочным Комитетом я выбрал не ту линию поведения. И я приехал, чтобы извиниться, — тут Круглый повернулся к стоящему в глубине трибуны Зарудному: — Извините, товарищ Зарудный…
— Да, ладно! Чего там! — громкими криками отозвались первые ряды, тут же легко, по русской манере, прощая «повинную голову». — Ты по делу говори! По делу! На хера войска прилетели?
— Товарищи! — возвысил голос Круглый, ликуя, что примирение с рабочим классом произошло так просто. — Товарищи! Некоторое количество войск прибыло в наш город потому, что в городе имеют место бандитизм и хулиганство. Вы сидите здесь, на заводе и не знаете об этом. Не знаете, что пока вы — лучшая, сознательная часть населения — заняты забастовкой, ваши семьи подвергаются риску быть ограбленными всяким хулиганьем, которое высыпало на улицу. Под видом так называемых «политических протестов» эти хулиганы грабят магазины, квартиры и даже людей на улицах. Поэтому мы вызвали войска. Чтобы на время наших с вами переговоров обеспечить безопасность ваших же семей. Это первое…
Даже по лицам близстоящих к трибуне рабочих и по какому-то новому, особому вниманию всей этой громадной толпы вокруг Круглый вдруг понял, что ему верят, готовы поверить. И нужно срочно воспользоваться этим, нужно говорить, жать, ввинчивать в их сознание все, что ведет к главному. И Круглый продолжил:
— Второе, товарищи! Эти жертвы, — он показал рукой на постамент с гробами Наташи и Ирины Стасовых, — должны быть похоронены! Негоже нам, русским людям, держать умерших вот так, на улице, на морозе, как каким-нибудь диким туземцам. Не по-христиански это, товарищи! Так вот, завтра, когда мы с вами пойдем на похороны, вы тоже увидите войска. Прошу вас понять: это дружественные вам войска. Это войска, которые будут охранять нашу процессию от всех и всяческих провокаций. Потому что мы имеем совершенно точные сведения: сионистские агенты, которые остались среди нас после эвакуации евреев, получили указание любыми средствами сорвать наши с вами мирные переговоры, даже самыми грязными провокациями — сорвать! Но что нам, русским людям делить? Почему нам, русским людям, не договориться спокойно? И даже если я употребил грубое русское слово, ну и что? Вы, товарищ Зарудный, тоже умеете употреблять некоторые русские слова, мы знаем…
Толпа расхохоталась — любовь Зарудного к «некоторым русским словам» была общеизвестна. И Круглый понял, что еще немного, еще один нажим — и он выиграет этих людей! И уже пьяные горизонты взлета карьеры мелькнули Круглому за этим выигрышем — ведь издали, из-за забора, из темных окон одного из домов, стоящих напротив Центральной проходной, за ним сейчас, наверняка, наблюдают пристальные глаза генерала Зотова. Так пусть же этот Зотов увидит, как он, Серафим Круглый, умеет разговаривать с народом!..
— Тихо, товарищи, — улыбнулся толпе Круглый. — Я хочу вам сказать: если кто-то из вас в разговоре со мной употребит пару слов, которых нет в дипломатическом словаре, я не обижусь, ей Богу! Но! — Круглый поднял палец, и лицо его вновь стало по-государственному серьезным. — Мне кажется, что кому-то выгодно, чтобы наши с вами переговоры не состоялись. Кто-то пытается и будет пытаться сорвать их. И, как я уже сказал, у нас есть сведения, что главные провокации намечены на день похорон. Товарищи! — Круглый повысил голос, вдалбливая толпе: — Чтобы предупредить эти провокации, нас с вами будут во время похорон охранять войска. Я сам, лично пойду с вами пешком отсюда до кладбища во главе колонны, сам буду помогать нести гроб. Дорогие друзья! Русские люди! Согласны ли вы, что нельзя, негоже, не по-христиански это — держать гробы вот так под открытым небом?