— Правительство нашей страны считает, что интернирование двух миллионов евреев, предпринятое Стрижом и Митрохиным, является нарушением гуманных норм поведения цивилизованных наций, — сказал Йошида негромко.
Бэрол снова взглянул на него в упор и улыбнулся:
— Слушайте, Джиро. Мы же с вами военные летчики. И я вам сейчас скажу все, как своему брату-летчику. Русских больше ста пятидесяти миллионов. Они могут бомбить друг друга, вешать, расстреливать, морить голодом, и им наплевать, что их станет на десять или на пятнадцать миллионов меньше. Но это их личное, внутреннее, русское дело. Американский Конгресс может вести себя, как игрок на скачках, — ждать, когда определится победитель и тогда поставить на верную лошадку. Как в Афганистане. Когда стало ясно, что русские не могут победить в Афганистане, тогда американцы стали снабжать афганских партизан оружием. Для этого ровно миллион афганцев должен был погибнуть под русскими бомбами.
Однако решение американского Конгресса пусть обсуждают сами американцы, мы не вмешиваемся. Но нас, евреев, меньше, чем русских, и меньше, чем афганцев. Нас во всем мире всего восемь миллионов. Мы не можем допустить новой Катастрофы и гибели четвертой части нашей нации. Моя жена рожает Израилю десятого ребенка, и она уже высохла, вы же видели. А родить заново два миллиона!.. Ваш народ пережил ужас Хиросимы, это сродни газовым печам Освенцима, поэтому только вы можете и должны нас понять. Два миллиона наших братьев вымерзают и умирают сейчас в Сибири между советским молотом и китайской наковальней. Пока в России идет гражданская война, они не получат даже того мизерного лагерного питания, которое им давали до уральского восстания. А не сегодня-завтра Китай может решить воспользоваться ситуацией и отхватит себе часть Сибири. При этом они прокатятся по евреям на советско-китайской границе, как асфальтовый каток. Мы не можем этого допустить, мы не можем ждать даже дня, ничего не делая. Поэтому мы сделали черт-те что, чтобы вы прилетели сюда хотя бы на два дня и ЗДЕСЬ услышали, что нам нужно. Нам нужно выбросить в Уссурийский край хлебный десант. 30 тысяч тонн продовольствия. Все, что мы просим у Японии, — возможность воспользоваться вашими аэродромами.
— Тридцать тысяч тонн?! — изумился Йошида. — Но ведь это 100 грузовых самолетов!
— Значит, в принципе вы согласны, — улыбнулся Бэрол. — Вопрос только в количестве самолетов?
— Нет, нет, подождите! Я не сказал, что мы согласны…
— Конечно, вы не сказали. Вы скажете это после разговора с вашим Премьер-министром. Но мы тем временем можем начать подготовку…
— Подождите. Я хотел бы все-таки знать детали. Даже если мы вдруг дадим вам возможность воспользоваться нашими аэродромами, как сотня ваших грузовых самолетов может тайно долететь отсюда до Японии, а потом еще совершить рейд на советскую территорию? Ведь они вас уничтожат. Система их ПВО на Дальнем Востоке — лучшая в мире…
— Вы ошибаетесь в нескольких пунктах, Джиро-сан, — мягко сказал Бэрол с такой почтительностью, словно он обращался к старшему брату. — Операция не будет тайной, она будет совершенно открытой. Но русские не смогут сделать ни одного выстрела. Второе: грузовые самолеты не будут израильские. Израильскими будут только летчики и военные самолеты эскорта. А грузовые самолеты будут японскими, мы у вас их арендуем. Что же касается продовольствия, то два наших судна с продовольствием уже подходят сейчас к Осаке. Я думаю, что все остальные детали мы можем обсудить дома, за завтраком…
День шестой
4 февраля
41
Москва.
09.20 по московскому времени.
— «…Угнетенные граждане советской империи!.. То, чего больше всего страшились кремлевские вожди в течение всех десятилетий их правления, — свершилось!»
Минус тридцать по Цельсию в Москве — это хуже, чем минус пятьдесят в Сибири. Воздух, впитав в себя копоть сотен заводов и дымы тысяч кочегарок, наглухо заслоняет солнце серой пеленой и придает городу хмурый, враждебный вид. Тем более, если в городе введен комендантский час, опустевшие улицы заполнены лишь армейскими патрулями и милицией, а эфир насыщен войной глушилок с воззваниями радиостанций восставших.