— Роман Борисович, — ответил по селектору виновато-растерянный голос секретаря. — У нас неполадки со связью. Я уже послал курьера за специалистами. Сейчас пошлю за Вязовым…
— А телефон? Радио? — нервно спросил Стриж.
— Ничего не работает, Роман Борисович… Вот уже полторы минуты…
Бруно Бартелл взглянул на часы, затем — на Стрижа и Митрохина.
— Все правильно, — сказал он им, получая удовольствие от одного вида их растерянных лиц.
— Что правильно? — спросил Митрохин.
— Через три с половиной минуты израильские самолеты пересекут вашу границу на Дальнем Востоке. В качестве превентивной меры и на случай, если вы не поверите мне на слово, Израиль демонстрирует вам некоторые свои возможности. Первое: ни один ваш спутник не видел взлет израильской авиации, а ваши радары на Дальнем Востоке не видят их и сейчас. Второе: связь в Кремле была выключена, как только я перешагнул порог вашего кабинета, и будет включена только через три минуты и лишь для того, чтобы вы отдали приказ не трогать израильские самолеты. При любом другом приказе ваши дети, как я уже сказал… — и Бартелл невольно взглянул на фотографию сына Стрижа.
— Да я тебя счас убью, блядь! — взбешенный Стриж, забыв о дипломатическом этикете, ринулся к Бартеллу из-за стола, схватил его за лацканы пиджака и рывком поднял из кресла. По его налившимся кровью глазам было видно, что в этот миг он решает лишь одно — выбросить Бруно в окно или размозжить ему голову о стенку.
Но Митрохин уже перехватил руки Стрижа:
— Роман Борисович, вы что! Это же посол!
— Насрал я на этих послов! — сказал Стриж, отшвыривая тем не менее Бруно Бартелла назад, в кресло. И, бросив взгляд на портрет сына, сказал: — Ни один самолет не может долететь из Израиля до Дальнего Востока за четыре минуты! Нет таких самолетов и даже ракет!
— Вы извините, но это действительно… нереально… — сказал Бартеллу Митрохин.
— Я понимаю… — насмешливо ответил Бартелл. — И тем не менее это так, вы сами убедитесь через две минуты.
Душа Бартелла торжествовала. Даже если бы Стриж и вправду избил его или выбросил в окно, это было бы только доказательством его, Стрижа, полного бессилия во всем остальном, доказательством того, что он поверил в реальность исполнения Израилем этих фантастических угроз.
Дверь кабинета широко открылась, вбежал запаренный маршал Вязов, он еще тяжело дышал от бега.
Не дав ему и рта открыть, Стриж закричал:
— Что у тебя делается на Дальнем Востоке?! Ты знаешь, что у тебя делается на Дальнем Востоке?!
— Нет, Роман Борисович, — старик Вязов испуганно сглотнул. — Не знаю… Связи нет…
— Жиды! Жиды летят! Понимаешь?! Сбить их ракетами к фуям!..
— Слушаюсь! — Вязов повернулся к двери, чтобы бежать исполнять приказание.
Но тут прозвучал холодный голос Митрохина:
— Отставить!
Вязов остановился, его глаза забегали со Стрижа на Митрохина и обратно.
— От-ста-вить! — повторил Митрохин почему-то куда громче, чем нужно было для того, чтобы услышал Вязов. — Пока отставить, — он подошел к экрану телесвязи, все еще пустому и белому, взял телефонную трубку высокочастотной связи и сказал Бартеллу с натянутой усмешкой на бледном лице: — Сейчас мы все проверим. Когда, вы говорите, израильтяне включат нам связь?
Бартелл посмотрел на свои часы.
— Через тридцать семь секунд, — сказал он.
— Хорошо. Подождем… — сказал Митрохин. И Бартелл понял, что через тридцать семь секунд может решиться судьба не только Израиля, но и всего мира.
Тридцать семь секунд — это ничто, если вы заняты делом.
Тридцать семь секунд — это вечность, если вы ждете.
Стриж стоял у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу и тупо смотрел на заснеженные аллеи Кремля, по которым торопливым строевым шагом шел куда-то взвод кремлевской охраны. Бешенство бессилия еще не остыло в душе Стрижа, но он уже мог с горькой иронией подумать, что все эти охранники, гэбэшники, танки, ракеты, подводные лодки, реактивные истребители — ничто, если у жидов, действительно, есть парапсихологическое оружие. Куда же деться от них в таком случае? Неужели — в Жигули, под сорокаметровую «крышу» гранитной плиты над правительственным убежищем от ядерного оружия? Интересно, туда, под землю, они могут достать своим парапсихологическим оружием?.. Нет, это чудовищно, это чудовищно — лезть под землю из-за жидов! А как же Полина, певица? Брать ее туда немыслимо! И вообще — не-ет! Ну ее к черту — кротовью жизнь в убежище! И не может быть, чтобы у них уже было парапсихологическое оружие! Ведь у наших мудаков ничего серьезного не получается!.. Но жиды — хрен их знает! От них всего можно ждать — марксизма, теории относительности, квадратных апельсинов, христианства…