— Через полминуты мы начнем прямую передачу из кабинета Секретаря ЦК КПСС Романа Борисовича Стрижа… — продолжал теледиктор.
На Арбате, в Бюро иностранных телеграфных агентств западные корреспонденты садились к телевизорам и пультам международной видеосвязи, надевали на головы губчатые и резиновые наушники, поправляли у рта микрофоны и откашливались — готовились к синхронному переводу.
В Западной Европе, Израиле, Каире, Сингапуре, Токио и Мельбурне бары и кафе с телевизорами заполнялись простой, праздношатающейся публикой и американскими туристами…
— Внимание, включаем камеры, установленные в кабинете Председателя Совета Министров…
И — на миллионах телеэкранов появилось, наконец, лицо Стрижа.
— Дорогие товарищи, — сказал он, спокойно глядя в камеру. — Патриотическое правительство Советского Союза поручило мне выступить перед вами и обрисовать ситуацию в стране. Вы все, конечно, знаете, о чем пойдет речь. Неделю назад несколько тысяч бастующих уральских рабочих сорвали переговоры с представителями правительства и атаковали армейские части, направленные нами не против рабочих, а как раз наоборот — для того, чтобы они могли спокойно, без эксцессов провести похороны жертв произвола уральской милиции…
В Большом театре два человека офицерской походкой подошли к Полине Чистяковой и сказали ей негромко: «Пройдемте с нами!»…
— Конечно, вы можете взять мои слова под сомнение, — чуть усмехнулся по телевизору Роман Стриж. — Ведь восставшие захватили несколько радиостанций и в своих воззваниях во всем обвиняют нас. Но спросите их прямо: кто на кого напал — войска на рабочих или рабочие на войска? Спросите их прямо: во время переговоров было ли хоть одно их требование отвергнуто секретарем Екатеринбургского обкома партии товарищем Круглым? Нет, товарищи, не было! И это — правда, которую они не смогут опровергнуть…
Поезд, захваченный зэками, стоял на станции «Екатеринбург», ощетинившись дулами пулеметов и автоматов, торчавших из всех окон и с крыш вагонов. Эти дула делали поезд похожим на мохнатую гусеницу длинней вокзального перрона — ее хвост терялся во мраке за перроном. Сквозь окно своего восьмого, «докторского» вагона Майкл Доввей видел совершенно темный вокзал, который производил впечатление безлюдного, и слышал голос Коровина, усиленный самодельным, из жести, репродуктором:
— Последний раз говорю! Или к нам придет начальник восстания, или взорвем вокзал и пойдем весь город фуячить! — Коровин сидел на крыше пятого вагона, рядом с ним, за турелью пулемета лежал кто-то из зэков. — Считаю до десяти: раз… два… три…
Неожиданно на темном привокзальном перроне появилась женская фигура с железнодорожным фонарем в руке. Это была Колесова. На ней был глухо застегнутый полушубок, валенки и меховая шапка-ушанка. Подняв фонарь, она осветила свое лицо и громко сказала в сторону Коровина:
— Кончай считать! Говори, чего хочешь!
Появление женщины слегка сбило коровинский пыл.
— А ты кто? — спросил он с крыши вагона.
— Моя фамилия Колесова. Я из Штаба Восстания.
— Я ж сказал: начальника давай! — пришел в себя Коровин. — С бабой мы не будем разговаривать! С бабами у нас другой разговор. Точно, братва?
Залегшие на крышах зэки, держа Колесову на мушках своих автоматов и пулеметов, ответили ему разноголосыми криками одобрения и засвистели-закричали Колесовой:
— Пошла отсюда! Старая жопа! Вали, вали за начальником!
Колесова спокойно переждала эту волну.
— Если вас интересует жратва и водка, то это по моей части, — сказала она. — Я отвечаю за снабжение области. Будем разговаривать или будем свистеть?
— Лады, попробуем, — усмехнулся Коровин. — Нам нужны продукты, спирт и уголь для паровоза. Иначе все тут расфуячим!
— А ты не можешь сюда спуститься? Так и будем орать? — спросила Колесова.
— А, может, у вас пулеметы в окнах спрятаны? Нет уж, я тут посижу, у меня глотка луженая. Говори, дашь спирт, жратву и уголь?
— Ну, я же стою под твоими пулеметами, — усмехнулась Колесова. — И ничего, трусы сухие!
Уголовники на крышах серединных вагонов расхохотались — здорово эта баба уела атамана! И Коровин, видя это, уязвленно вскочил на ноги и прямо с вагона спрыгнул на платформу. А те из зэков, кто лежали на задних и передних вагонах, встали и подались по крышам вперед послушать и посмотреть «спектакль». При этом несколько зэков хотели тоже спрыгнуть на перрон, но Коровин остановил их окриком: