Стриж вяло протянул руку к пульту, нажал кнопку, барски сказал в зрачок телекамеры:
— Слушаю…
И — осекся.
На экране был Горбачев. За ним была видна его палата в Кремлевской больнице.
— Добрый вечер, — сказал он. — Я хочу, Роман Борисович, поблагодарить вас за вашу инициативу. Но, конечно, не по видеосвязи. Почему бы Вам не прилететь в Москву? Послезавтра Раиса Максимовна устраивает пикник в честь моего выхода из больницы. Будут только близкие друзья. Я бы хотел видеть и вас среди них…
Вагай видел, каких усилий стоило Стрижу не выдать себя ни интонацией, ни жестом.
— Спасибо, Михаил Сергеевич… Я… Я буду… Спасибо…
— Заодно вместе посмотрим московскую демонстрацию…
— Конечно… Спасибо…
— Всего хорошего.
— Спокойной ночи…
Когда лицо Горбачева исчезло с экрана, Стриж рванул вилку телекабеля из розетки, откинулся головой к спинке кресла и выругался громко, как взвыл:
— Ибби… его… мать!!!
— В чем дело? — спросил Вагай.
— А ты не понимаешь?! — Стриж открыл глаза. — Он же тянет меня в Москву заложником!
День шестой
19 августа
17
Москва, Посольство США.
12.15 по московскому времени.
Несмотря на двойную охрану — советской милиции снаружи и американскими морскими десантниками внутри — никто из охранников Посольства не обратил особого внимания на этого сорокалетнего русского. Может быть, потому, что последнюю пару лет поток в США русских эмигрантов, туристов и командировочных возрос неимоверно, и гигантские очереди — в несколько тысяч человек — выстраивались перед воротами Посольства ежедневно, наружная, русская охрана посольства даже не проверяла идущих в очереди людей, по сотням пропускала их к высоким решетчатым воротам. А в Бюро пропусков внутренняя, американская охрана только бегло осматривала портфели и сумки — нет ли оружия или взрывчатки. Затем люди шли через двор в здание Посольства, точнее — в консульский отдел…
Этот сорокалетний русский был даже без портфеля и одет по-летнему: в легкую рубашку и светлые летние брюки. Он показал милиционерам свой паспорт, четко сказал, что хочет просить Консула найти в США его родственников, попавших туда после Второй Мировой войны, и был пропущен в Посольство без задержки. Затем он спокойно, вместе с другими посетителями, занял очередь в приемной Консульского отдела, вышел покурить в коридор и здесь по-английски спросил кого-то из проходивших сотрудников Посольства:
— Where is a doctor?
— You fill sick?
— Yes, a little…
Именно на случай оказания срочной помощи посетителям кабинет Доввея располагался неподалеку от входа в Посольство.
— Room number six, this way, — сотрудник Посольства показал русскому рукой и тот, поблагодарив, вошел к Доввею.
Майкл Доввей был занят во внутренней комнате с двухлетней дочкой американского морского атташе — девочке нужно было сделать очередную прививку, но при виде шприца она стала биться в руках матери и кричать. Конечно, прививки и уколы — это дело медсестры, но август — месяц отпусков, и Майкл обходился сам. Русский спокойно сидел в приемной, листал «Тайм».
Когда все было закончено и девочка, вытирая слезы, вышла с матерью из кабинета, Майкл повернулся к русскому:
— Yes, what can I do for you?
— Вы Майкл Доввей? — спросил посетитель по-русски.
— Да. Слушаю вас…
Но русский не сказал больше ни слова. Он подошел к Доввею и прямым оглушительным ударом кулака в челюсть бросил Майкла в нокаут. Майкл упал, теряя сознание, но русский не обратил на это внимания. Он схватил Майкла за волосы, поднял на ноги, встряхнул и, когда в глазах Майкла появился просвет сознания, врезал ему еще раз с той же сокрушающей силой. И снова поднял, и снова встряхнул, и снова врезал…
Падая в очередной раз, Майкл понял, что его сейчас просто убьют. Хладнокровно и молча. И не столько умом это понял, сколько сознание смертельной угрозы возмутило его молодое и крепкое тело. И это тело само приняло защитные меры, а именно — расслабилось совершенно. Даже тогда, когда русский ударил и в пятый, и в шестой раз — он бил уже словно в тряпку, в мешок с бесчувственной ватой. И лишь перед седьмым ударом тело Майкла вдруг собралось в один мускул и импульсом инстинкта послало колено в пах русскому. Русский охнул и рефлекторно опустил руки книзу. Именно сейчас надо было сильно врубить ему сверху, по голове. Но у Майкла не было сил для настоящего удара. Он не столько ударил, сколько упал сверху на этого русского, и теперь они покатились по полу, сшибая стулья, журнальный столик, кадку с высоким фикусом. Русский пытался вырваться из рук Майкла, а Майкл понимал, что, если он выпустит его сейчас, тот убьет его. И, сцепив руки замком, катаясь вместе с этим русским по полу, Майкл как бы отдыхал, набирал силы для драки, а заодно и ждал — ну услышит же кто-нибудь шум в его кабинете!