Но долго нежничать с отцом на глазах у хмурых и замерзающих в очереди людей девочка, конечно, не могла. Она взяла левую руку отца, повернула ее ладонью кверху, прочла на ней сегодняшний номер в очереди — «132» — и, вытащив из кармана пальто коротенький химический карандаш, послюнила его и записала этот номер на своей левой ладошке.
— Пойдем, поставлю тебя в очередь, — сказал ей отец.
— Я сама найду, беги домой… — Наташка подышала на холодную руку отца и строго посмотрела на него снизу вверх: — Беги! Смотри, как замерз! Синий весь!
Отец, конечно, не был синим, просто девочке нравилось заботиться о нем, она бы вообще продолжала играть с ним в «маму и сыночка», как играли они, когда ей было два, три, даже пять лет. Но теперь девочке было уже восемь…
Стасов взял дочку за плечо и повел к своему месту в очереди, но Петр Обухов остановил их.
— Беги, действительно. Хоть ты пожрешь, — сказал он Стасову. — а я ее поставлю в очередь. Слыхал? С первого числа опять нормы выработки повышают…
— Да не может быть!
— Люди говорят: сегодня в газетах будет. Как раньше жали, так и теперь жмут — без разницы. Пошли, Наташка, — и Обухов, положив девочке на плечо свою тяжеленную руку, повел ее ко второй сотне в очереди.
— Дядя Петя, а ты какой седня? — спросила Наташа.
— Сорок третий, — сказал на ходу Обухов. — У меня же нет дочки, чтобы мне спать до трех!.. — Обухов был грубым верзилой, и Наташа никогда не могла понять — завидовал Обухов ее отцу или осуждал его за то, что тот спит до трех часов утра — на полчаса больше, чем он, Обухов.
Они подошли к четырнадцатому десятку людей в очереди.
— Сюда, — сказал дядя Петя и вставил свою сильную, как топор-колун, руку меж какой-то теткой необъятных размеров и худым высоким мужиком в лисьем треухе. И хотя плотность сжатия очереди была такой, что, казалось, уже никакая сила не разомкнет ее даже на сантиметр, рука Обухова все-таки расколола просвет меж спиной толстой бабы и грудью мужика в треухе, и девочка острым своим плечиком втиснулась в этот просвет, а Обухов еще и подтолкнул ее маленько. При этом на лице хмыря в лисьем треухе отразилось страдание — наверное, потому, подумала Наташка, что люди, стоящие в очереди, всегда не любят впускать в нее даже законных очередников.
Но девочке было наплевать на этого мужика. В очереди было тепло, особенно — за этой толстой мягкозадой бабой. Девочка оглянулась на удаляющегося по улице отца, убедилась, что он спешит домой, и стала наблюдать за разгрузкой хлеба. Шофер хлебного фургона и грузчик были, конечно, без фартуков, а это антигигиенично. Люди будут этот хлеб кушать, а шофер и грузчик лапают хлебные лотки своими руками, прижимают к грязным курткам… Стоп! А это что?
Выйдя из магазина, грузчик и шофер спустились с крыльца и вдруг стали закрывать на замок железные двери хлебного фургона. Рядом две бабы из очереди — «счетчицы», считавшие количество лотков с хлебом, — спросили изумленно:
— В чем дело?
— Все, шабаш, — сказал грузчик.
— Как это «все»? — изумились счетчицы. — Только восемьсот буханок сгрузили! А нам пятнадцать сотен положено!
«Восемьсот буханок! Всего восемьсот буханок!» — полетело по очереди, как ток, заставляя первые сотни людей еще плотней давить на передних и разжигая в последних сотнях ярость и отчаяние.
— Восемьсот буханок! Нам не хватит!
— Сволочи! А где милиция?
— «Афганцы»! Где «афганцы»?!.
Эти крики догнали Стасова, когда он уже свернул за угол. Взглянув на часы, Стасов заколебался. В спину сильно дул ветер со снегом, толкая домой. Там его ждал горячий чай и теплые картофельные оладьи. Но если он вернется к новому скандалу в очереди — прощай, завтрак! И не столько завтрак жалко, сколько Наташку — она же вчера весь вечер пекла эти оладьи, старалась.
Но шум на Гагаринском проспекте разгорался, выхлестывал в соседние улицы и переулки. Нет, это явно не какой-то мелкий скандал с хулиганами, это орет вся очередь, все полторы тысячи человек. Сквозь гул и крики доносились до Стасова и отдельные возгласы:
— Накладную проверить! Не отпускайте фургон! Держите их! «Афганцев» зовите! «Афганцы»!..
— Восемьсот буханок сгрузили, а остальные «налево» хотят пустить!..