Стасов вздохнул и пошел назад.
То, что он увидел, когда вернулся на Гагаринский проспект, было посерьезней его недавней стычки с мужиками, затевавшими драку. Вся очередь изломалась, вспучилась, гудела женскими и мужскими голосами. Вперед, к хлебному фургону набежало не менее трехсот самых решительных и нервных, они окружили фургон, выволокли из кабины шофера и грузчика и требовали, чтобы те немедленно открыли кузов и показали, что выгрузили действительно весь хлеб. А кто-то из самых нервных уже бежал сюда с ломиком, чтобы просто взломать замок на двери фургона.
Бросив беглый взгляд на дочку и убедившись, что она стоит в стороне от скандала, Стасов решительно вклинился в толпу, окружившую фургон.
— Минутку! Минутку, товарищи! — говорил он на ходу, и было в его голосе нечто особо спокойно-властное, из-за чего люди расступались, узнавали его и говорили другим: «Андрея пустите! „Афганца“ пропустите, пусть разберется!» И Стасов в считанные секунды оказался возле фургона.
Здесь, в эпицентре скандала, Петр Обухов одной рукой держал за шиворот водителя фургона, а другой оберегал его же от какой-то рассвирепевшей тетки, которая орала:
— Сволочь! На людском голоде рыло наел! Хуже жидов! Спекулянты! Я тебе счас!..
Еще два «афганца» прикрывали от разъяренной толпы грузчика. Тот трясущимися не то от алкоголизма, не то от страха руками открывал и все не мог открыть навесной замок на двери фургона.
Стасов подошел к нему, отнял связку ключей. Посмотрел на них и на замок и сказал грузчику:
— Ты же не тем ключом открываешь, голова два уха!
— Да это он нарочно! Сволочь! — закричали в толпе.
— Там нет хлеба, клянусь, — негромко сказал грузчик Стасову.
В толпе услыхали, закричали:
— Значит, еще раньше продали хлеб! Сначала «налево» отвезли, а остаток — нам!..
Стасов открыл дверь фургона, заглянул внутрь. Там действительно не было ничего, кроме пустых хлебных лотков. Стасов шагнул к шоферу фургона, которого Петр Обухов по-прежнему держал за ворот.
— Накладную!
Шофер подал Стасову смятую накладную, но в толпе закричали:
— Липовая это накладная! Андрей, ты что — их фокусов не знаешь? Они как раньше воровали, так и нынче!
— Тихо! Сейчас на хлебозавод позвоню, — сказал толпе Стасов и пошел в магазин.
Толпа выжидательно гудела.
— Да на заводе тоже жулье! Мозги задвинут! Они ж все заодно! Что коммунисты, что патриоты!
— Почему милиции до сих пор нет?!
— А потому и нет! Сговорились!..
Наташа, стоя в очереди, тянула шею вбок, чтобы увидеть отца и вообще все, что там, у магазина, происходит. Она была так поглощена беспокойством, успеет или не успеет отец сбегать до работы домой позавтракать, недоумением, почему все нет милиции, и ожиданием, будут или не будут бить грузчика и шофера фургона, что долгое время не придавала значения некоему странному неудобству у себя за спиной, какому-то жесткому предмету, который давил ей в спину меж лопаток и ерзал там. И лишь когда этот предмет стал резко и быстро тереться о ее спину и лопатки, девочка с удивлением повернулась назад, подняла глаза на мужика в лисьем треухе. Тот стоял за ней, странно вздернув к небу свой небритый подбородок, тихо стонал и дергался всем телом, тыча животом вперед, в спину Наташе. «Псих ненормальный…» — подумала девочка, но в этот миг какая-то пожилая женщина вдруг подскочила к этому мужику сзади, рванула его за рукав из очереди и изо всей силы влупила ему кулаком по лицу так, что его лисий треух отлетел в сторону.
— Опять за свое, грельщик фуев! — закричала женщина. — Пшел отсюда, тварь! — И повернулась к очереди: — А вы? Смотрите, как этот кобель о девочку трется, и никто слова не скажет! Скоты!..
Наташа не понимала, что происходит. Почему этот мужик терся о ее спину и стонал? Почему он теперь трусливо уходит прочь, хотя вот-вот начнут давать хлеб, а его очередь во второй сотне? Почему эта женщина кричит на людей, обзывает их «скотом», а люди не отвечают, наоборот — стыдливо отводят глаза?..
Она была слишком мала, чтобы знать, что за ней стоял представитель новой разновидности онанистов — так называемых «грельщиков». Западу неизвестна такая форма публично-сексуального наслаждения, приоритет ее открытия целиком принадлежит Советскому Союзу, где народ за неполных восемьдесят лет советской власти семьдесят лет простоял в очередях за хлебом, мясом, крупами, картошкой, селедкой, водкой, сахаром, бумазеей и так далее. В этих-то плотных многочасовых очередях и родились «грельщики» — мужчины, которые целыми днями переходят из одной очереди в другую, прижимаются к женским задам и спинам и совершенно даром вкушают свои удовольствия — «по потребностям», как и положено при социализме…