Дальний звон церковного колокола вмешался в частый ритм вагонных колес. Все трое повернули головы на этот медово-тягучий звук. И только тут, кажется, впервые увидели, что уже утро, что огромное теплое солнце выкатывается навстречу поезду, и корона его лучей пронизывает белые гребни тумана, слежавшегося за ночь в прогалинах меж лесами. Волгу миновали ночью, Стриж слышал, как прогрохотал поезд через навесной трехкилометровый мост, и теперь европейская, индустриальная Россия все больше уступала место России исконной — с бегущим вдоль полей окоемом полевых ромашек, с березами и ивами над плавными речушками, с избами небольших вятских деревень, где в последние годы стала появляться жизнь. Эта новая жизнь была видна даже отсюда, издали — стада частного скота на пойменных лугах Вятки-реки, аккуратные квадраты полей арендаторов, строительство нескольких новых изб и даже колокольня новой церкви на взгорке.
Да, жизнь кое-где возвращается в деревни, никто этого не отрицает. Но — какой ценой? Русские люди превратились в израильских мошавников. Живут, как хотят! Даже церкви строят, никого не спрашивая! А партия, вышло, — сама по себе, никому не нужный на жопе бантик!..
И вдруг — словно подтверждая мысли Стрижа — за распахнутой дверью вагона, на откосе железнодорожной насыпи промелькнул гигантский, выложенный из побеленных камней призыв:
«ДОЛОЙ КПСС! ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!»
— Тьфу! С-с-суки!.. — выругался Федор Вагай.
— Выпить надо, — сказал Стриж.
— Ресторан закрыт еще, — вяло бросил Турьяк.
— Да и там водки не получишь, — сказал Федор.
— Получу! Пошли! — Стриж повернулся и решительно направился в соседний вагон. Вагай и Турьяк без охоты двинулись за ним. Соседний вагон был некупейный, а просто плацкартный — с открытыми двухэтажными спальными полками, на которых еще спали пассажиры. По случаю августовской жары многие лишь едва прикрыты простынями, обнажая плечи, спины… Вдоль всего коридора торчали голые ноги с плохо остриженными ногтями, пахло потом, лежалой одеждой, чесночной колбасой. Где-то хныкал ребенок, кто-то сонно потягивался, проснувшись, еще дальше кто-то пьяно храпел во сне, чемоданы раскачивались в такт вагонной качке… Стриж, Вагай и Турьяк прошли через весь вагон вперед, в тамбур, к вагон-ресторану. Но дверь ресторана, конечно, оказалась запертой, а табличка за стеклом извещала, что:
Дорожный ресторан «МАДОННА»
Работает с 7 утра до 2-х ночи.
Перерыв: с 10 до 11 утра и с 5 до 6 дня.
Вино и пиво продаются с 11 утра, водка и др. крепкие спиртные напитки — с 4-х дня.
— Я ж сказал: еще час до открытия, — сказал Федор Вагай.
Стриж, не слушая его, заколотил в дверь открытой ладонью — сильно, громко, настойчиво.
Никто не открывал.
— Бесполезно… — снова начал Вагай.
— Откроют! — упрямо бросил Стриж. — Мы пока еще власть, етти их мать!.. — и застучал уже не ладонью, а кулаком.
Но на лицах Вагая и Турьяка был скепсис. Хотя железные дороги по-прежнему оставались государственной собственностью, последние пару лет вагоны-рестораны стали отдавать в аренду частникам. Конечно, это разом изменило и внешний облик этих ресторанов, и уровень обслуживания. Какая-нибудь семья из трех-четырех человек, взяв в аренду такой вагон-ресторан, тут же превращала его из стандартно-безвкусной «общепитовской точки» в модерновое кафе типа «Мадонны» или в древний трактир а-ля «Русский теремок». В поездах дальнего следования даже меню менялось в соответствии с тем, какую зону Союза пересекал поезд — на Украине подавали наваристый украинский борщ, галушки, заливного поросенка с хреном, гречневую кашу со шкварками; на Кавказе — шашлыки, цыплят-табака, сациви, бастурму и несколько видов плова; в средней полосе России — окрошку, пироги с грибами, ленивые вареники, картофельные деруны, карпа в сметане; а в Сибири — пельмени с медвежатиной, пироги с голубикой, шанежки с осетром, блины с икрой, с лососиной, с медом… Но сколько зарабатывают за один, скажем, рейс сами хозяева этих ресторанов? На каких процентах работают на них проводники, целыми днями разнося по вагонам корзины и тележки с вкуснейшей едой, от которой просто немыслимо отказаться при дорожном бездельи? Куш, наличные купюры, летят в карманы частников, как шпалы под рельсами, и никто, даже налоговые инспекторы, не могут тут ничего контролировать, и никто теперь не вправе ничего приказать владельцам этой «Мадонны»…