- Хо, - прозвучало вдруг. Заринэ распахнула глаза. Она никогда не слышала этого голоса. Лео сидел перед ней, разглядывая дитя.
- Что?! – замерев, персиянка ощутила прилив сил и, собравшись с духом, подтянулась на подушке, неотрывно наблюдая за Лео. – Ты… заговорил? Лео, о, Всевышний! Ты сказал что-то? – боясь верить в начало его исцеления, продрожал голос Заринэ. – Повтори, прошу тебя, скажи ещё раз! – Напрягаясь и делая усилие, Лео открыл уста, пошевелил ими. Ничего не вышло. Он посмотрел на сына и, сжавшись, зажмурился, после чего вдруг повторил:
- Хо.
- Ты хочешь, чтобы мы назвали так сына? – разулыбалась девушка, поглядев за спину Лео, на настоятеля и мастера Ли. – Вы… слышали? – неуверенно, но правильно произнесла она на корейском. Мужчины выжали из себя улыбки, вильнув головами. Тэгун обернулся к ним. Его взгляд сошелся со взглядом Хенсока. Старик с болью отвел их и вышел. – Лео, ты вновь начнёшь говорить… - провела Заринэ по его руке, придерживающей тельце в пеленке. – Ты исцелишься.
Кивнув ей, Лео ещё раз поцеловал её лицо и, осторожно передав мальчика из рук в руки, вышел за настоятелем.
- Ты вспомнил, - не оборачиваясь, произнес тот, разглядывая даль. Они замолчали. Был поздний вечер, и горизонта было почти не видно, так что Хенсок скорее создавал видимость, что что-то рассматривает. – Она ждала тебя четыре года, а потом перестала появляться. Я не знаю, если честно, где она сейчас. Она закончила полицейскую академию и стала работать в полиции. – Хенсок понял, что не знает, нужно ли это всё говорить. Обычно он знал, что нужно, а что нет, но в этот раз растерялся. Девушка, которую он когда-то впустил в Тигриный лог, чтобы испытать судьбу, которая полюбила Лео и которую полюбил Лео, перестав навещать монастырь, не переставала наезжать в поселок внизу, из которого была родом. Там жила её бабушка. Приедет ли она в этом году? Стоит ли Лео послать к ней? – Что ты будешь делать? – спросил Хенсок своего воспитанника. Когда тот был моложе, он старался не давать ему свободу выбора, зная, как часто молодежь ошибается. Он всегда делал наводящие намеки, чтобы ученики поступали по его разумению. Но Лео уже не юнец, и даже не парень – он мужчина, ставший отцом. И он сам должен принимать решения в своей жизни. Но тишина не разрывалась, а когда Хенсок обернулся, то увидел, что никого нет.
Настоятель подумал, что Лео не выдержал и тотчас же помчался к той, что называл Хо. Но в эту ночь он никуда не делся, и в последующую тоже, и только три недели спустя, когда Заринэ окончательно поправилась и смогла полностью заняться ребенком, посвящая себя ему, старик обнаружил у себя в комнате записку, гласившую: «Я никогда не брошу сына. Я вернусь». А самого Лео не было. Молча и бесследно он пропал на три дня, после которых вернулся угрюмый, по-прежнему немой и мрачный, направился в «кладбищенскую сторожку», и там без сил упал на постель к Заринэ, не прикоснувшись к ней, но обозначив, что это его место. Тут его женщина, тут его ребенок, тут его дом. Хенсок не полез с расспросами, лишь примерно догадываясь, что случилось.
А ничего ужасного фактически не произошло. Не выдержав потока нахлынувших воспоминаний и чувств, разрываясь между долгом, сыном и вернувшейся из прошлого любовью, Лео помчался искать Ким Рэй, прозвавшую себя Хо – Тигром, в Сеул, сутки потратил на то, чтобы при помощи минимальной информации, нюха, буквального одного только чутья и интуиции найти её в огромнейшем городе, нашёл её дом и подъезд, и долго-долго стоял напротив него, думая, гадая, решаясь на что-то. Он заранее приготовил записку, объясняющую, что с ним случилось и почему он нем, но для неё ведь это не будет непривычным? Именно таким она его и полюбила. Сложнее было написать, что у него есть сын – ни слова о Заринэ – просто ребенок, его собственный, которому он нужен, которого он никогда не бросит, но если Рэй не простит ему его наличия, что уж поделать… В этот момент к подъезду подъехал дорогой байк с парой на нём. Первым шлем снял водитель. Улыбаясь, он что-то сказал девушке сзади себя, и когда она сняла свой шлем, то Лео узнал её. Рэй. Хотя прошло столько лет, она из восемнадцатилетней девушки превратилась в двадцатишестилетнюю, и волосы её отросли и были покрашены в рыжий цвет, он не мог не узнать её. Смеясь, она слезла с мотоцикла и принялась благодарить за прекрасный вечер. А потом они поцеловались. Долго и сладко, так, что Лео стало совестно смотреть. Он отвернулся, комкая в кармане записку, и смог повернуться только тогда, когда затих за углом шум мотора, а Рэй уже поднялась к себе, и во дворе стало пусто, и только он стоял в тени дома напротив. Стоило ли идти к ней теперь? Что это даст? Что он ей даст? Немой калека, без официального рода деятельности, без денег, не подготовленный к нормальной, человеческой жизни, в которой вращалась она. Вырвать её из благополучия и позвать за собой на гору, где она уже была однажды? Но там Заринэ, и Хо, его маленькое чудо. Для Заринэ Тигриный лог – рай, потому что там, где она жила прежде, был ад, так же, как и для него самого всё, что было до Лога, было невыносимым пыточным местом. Поэтому Заринэ он может осчастливить и дать лучшее, но что касается Рэй – нет. Из комфортной сеульской квартиры выдернуть её туда, где часто нет света, и где снова придётся таскать холодную воду на себе? Здесь её катают на скорости на дорогих мотоциклах, говорят ей комплименты и заставляют смеяться, а Лео никогда не умел смешить, а говорить теперь не может и вовсе, если не брать в расчет случайно слетевшее с губ слово. О чем он думал, на что надеялся? Смяв записку окончательно, Лео швырнул её в урну. Потом в нем вдруг проснулся зверь и, набредя на какие-то трущобы, он наткнулся на мелкого распространителя травки, которого разодрал на куски, не помня себя и не управляя собой.
Именно после этого он вернулся в Тигриный лог, словно заболевший, и Заринэ сама не решилась трогать его, чувствуя что-то неладное. Проснувшись, Лео позавтракал принесенной девушкой едой – если кто-нибудь сидел с Хо, то она готовила, убирала или стирала в монастыре, а поскольку этим утром и папа и сын спали без задних ног, то она и отправилась на кухню, воспользовавшись этим и освободив от забот одного из адептов. Отставив тарелки на подносе, Лео откинулся на стену и стал смотреть, как Заринэ достаёт из самодельной, смастеренной им, кроватки мальчика. Устроившись поудобнее, она распахнула рубашку и открыла грудь, чтобы накормить ребенка. Он и до этого видел процесс кормления несколько раз, но сегодня, после суток горячечных дум о том, как Рэй встречается с другим, и как она живет теперь, о том, каков он сам, ущербный, недостойный, Лео уставился на такую сокровенную, личную и в то же время бытовую сцену, как мать кормит своё дитя. Стоило Заринэ родить, как она вся будто помягчела, перестала впиваться в Лео отчаянным и пытливым взглядом, перестала искать поводы для постоянного пребывании рядом с ним. У неё возникла уверенность, что с ней будут всегда, хотя бы ради сына, появились другие заботы и, что радовало неимоверно мужчину, она от этих забот не увиливала, а выполняла добросовестно, находя в этом такое же удовольствие, что и он сам. Иметь ребенка и ухаживать за ним – кому может это показаться тяжелым и выматывающим? Лео хотел бы постоянно сидеть у кроватки, возясь с сыном, но он понимал, что вскоре долг опять поманит в дорогу. Что бы ни говорил Хенсок, ему ещё рано осесть окончательно. Хан справляется, и раньше, чем года через три-четыре, Лео здесь не так уж нужен в постоянном виде. Другое дело – ради сына, но ради сына он будет делать и то, что делал прежде – совершенствовать эту землю, очищая от преступников и негодяев, наказывая зло, сея добро. Лео попытался представить Рэй матерью. Ту, какую он представлял и фантазировал прежде, уже не получилось. Он видел её нынешнюю, в комбинезоне под настоящую гонщицу, огненно рыжую, далекую от домохозяйства и усидчивости. У неё определенно ещё нет детей, хотя она старше Заринэ на девять лет, а ведь он так надеялся, что принесенная им жертва даст в первую очередь ей возможность жить спокойно, по-женски. Но Рэй не смогла, или не захотела, и стала… Нет, Лео не мог о ней так подумать. Да, она уже не была той невинной девочкой, но она не стала плохой. Она всего лишь изменилась, и в то же время осталась прежней. Рэй… почему она никак не могла отпустить его мысли? Это неправильно. То их одноразовое абсолютное счастье… может, потому оно и было абсолютным, что длилось слишком мало? Было ли оно настоящим, или иллюзорным? И что лучше – настоящее счастье или абсолютное? Есть между ними разница, или это одно и то же? Душа Лео твердила, что любит Рэй, но разум говорил, что не знает точно, что такое любовь. Бывает ли их несколько? И правильно ли это? Снова взгляд на Заринэ. Нет, он не любит её. Но почему так приятно смотреть на неё? Она не вызывает никаких вихрей, сомнений, тревог и переживаний, о ней не грезится ночами и нет никаких общих воспоминаний, чтобы связывали их, кроме тех, что были по пути сюда, связанные с её спасением.