Её неумение ездить верхом заметилось моментально. Не сумев перейти на рысцу, девушка сразу же затормозила передвижение. Эн готов был подумать над ситуацией, Лео приготовился показывать, как обращаться с поводьями, Хонбин же хотел немедленно, как можно скорее покинуть эти места, мчать отсюда, пока они не нашли бы заказчиков, тех, кто нанял людей, искавших троих путников и убивших Малику. Ему было не до уроков всадничества.
- Тогда ты поедешь с одним из нас в одном седле, - бросил он ей, кивнув на лошадей. Спешившиеся, они стояли полукругом вокруг Заринэ, задрожавшей под покровом паранджи. Её испугала необходимость приблизиться к одному из них. Как это возможно? Нельзя! Нельзя. – Тебе помочь? – нетерпеливо протянул руку Хонбин. Он уже согласен был усадить её перед собой, лишь бы продолжать движение. Девушка отступила, невольно подавшись в сторону Лео, обороняясь им от его товарищей.
- Кажется, она хочет ехать с тобой, брат, - засмеялся Эн, заметив это, и, сунув ногу в стремя, ловко вернулся на круп коня. – Что ж, пожалуй, это лучшее решение. Мы с Бродягой плохо находим общий язык с недозрелыми девочками. – Лео хмуро посмотрел на Заринэ, невольно сделавшую выбор. Его совсем не прельщало ехать с девчонкой бок о бок. Он вопрошающе посмотрел на Хакёна. Тот коварно затряс головой, отчего глаза заискрились фейерверком закатных отблесков, оранжевые на карих очах. – Нет-нет, я её точно с собой не возьму. Разве что могу перекинуть лицом вниз позади, привязав с провизией.
Лео ничего не имел против детей, даже любил их, но шестнадцать лет – это возраст переходный, и любопытствующий останавливающийся на нём взгляд был не тем, которым маленькие девочки рассматривают вокруг себя одинаково всё, от букашек до грузовиков. Чем больше было этих взглядов, тем сильнее замечал он в них то, чего видеть не желал бы – привязанность. Черт возьми, да в связи с чем бы это? Почему она не сторонится именно его? Лео забрался на лошадь и подал сверху руку Заринэ, нехотя, но не проявляя внешнего отторжения. Он хотел бы ей улыбнуться, чтобы показать, что не враг ей, но улыбка – давно забытое для него явление. Каждый раз она давалась ему с огромными усилиями и выходила нелепо, как нервное смущение смешанное с разочарованием. Изредка, когда у них с друзьями выдавался отдых и кто-нибудь рассказывал что-то забавное, он мог засмеяться, беззвучно и недолго, но улыбка требовала чего-то другого, чего в себе он давно не находил.
Заринэ не подала ему руку, теперь отступив и от него. Не имеющий возможности уговаривать, Лео посмотрел на пустившихся потихоньку в путь товарищей. Окинув взором персиянку ещё раз, он чуть надавил на бока животного под собой, и оно тронулось, приподнимая остывающий песок копытами. Впереди замаячили барханы, раскрасневшиеся под последними лучами, прежде чем погаснуть, упав в сон ночной пустыни и став черными, обманно выглядящими так же прочно, как скалы. Девушка оглянулась назад. От временной палатки остались только столбы, задняя стенка из ветхого войлока, да десятигаллонная бочка. А в округе сухой зной, километры песка, никаких ориентиров, никаких людей. Ужас пустыни, что манит безумцев и заставляет держаться в стороне здравомыслящих. Заринэ представления не имела, куда ей идти, домой она не сможет вернуться, а если каким-то чудом и найдёт дорогу, то там ждёт казнь. Она посмотрела в спину удаляющимся молодым людям, выхватила глазами Лео. Не говоря ни слова, она приподняла длинный подол паранджи и быстро побежала, нагоняя его, не успевшего далеко отъехать. Поравнявшись с лошадью, девушка посмотрела на наездника, ожидая, что он заметил её приближение и обернется. Но Лео смотрел прямо. Поджав губы, Заринэ зашагала рядом. Песок проваливался и рассыпался под тонкими подошвами мягкой обувки. Даже копытным было не всегда легко перемещаться по нему, что уж говорить о человеке? Как долго она сможет идти вот так? А если они прибавят скорости? Нужно обратиться как-то к этому мужчине, попросить его взять её к себе. Нет, негодно так делать. Аллах отправляет ей столько трудностей не для того ли, чтобы она всё-таки погибла? Может, того он и желает для неё? Лео натянул поводья и остановился. Посмотрев сверху вниз на упорно топающую Заринэ, он ещё раз протянул ей натруженную ладонь, большую, с длинными покоричневевшими от жары и палящего здешними днями солнца пальцами. Скорее ухватившись за поданную руку, персиянка позволила подтянуть себя, но когда Лео поднял её наверх, она не смогла перекинуть ногу через коня. Когда её посадили до этого в седло в одиночестве, то она свесила ноги в одну сторону. А теперь так сидеть было нельзя – вдвоём можно уместиться лишь сидя друг за другом ровно, либо же убрав седло, но тогда мужчине придётся держать её весь путь, чтобы не соскользнула. Зарине не могла задрать юбку, обнажив ноги до самых бедер, а только так и можно было бы очутиться в позе наездницы перед Лео.
Соскочив обратно, девушка оказалась на грани слёз. Державшаяся до этого, она знала, что слезы не помогут, да и выплакала она их все ещё там, в ожидании смерти и до того, от отношения к ней мужа и его матери. Но теперь, когда она почти смирилась с новой участью, всё шло не так, и она мешалась этим людям, которые убеждали, что спасли её. Спасли ради чего и для кого? Она сделалась обузой даже им. Лео спрыгнул с коня и, без лишних попыток как-то предупредить жестами, что собирается сделать, взял подол Заринэ двумя руками, натянул его и, пока ещё та не поняла, к чему всё идет, стал рвать на две части. Завизжавшая от того, что к ней, вернее её одежде, прикоснулся посторонний, Заринэ привлекла внимание ускакавших немного вперед Хонбина и Эна. Те остановились и вгляделись в происходящее позади. Девушке не пришлось кричать долго: Лео разорвал ткань от низа до бедра одним рывком. Тонкая и бледная по сравнению с черным одеянием ножка мелькнула в образовавшемся разрезе. Подхватив персиянку, как груз, он снова закинул её в седло, но теперь уже у неё вышло усесться, как надо. Одна нога преступно обнажилась, отчего Заринэ судорожно попыталась укрыть её одной из половин подола. Не обращая никакого внимания на её нервные и неспокойные попытки спрятать себя, Лео забрался ей за спину и, взяв поводья перед ней, обведя свои руки по обе стороны от неё, стегнул коня, сорвавшись с места, чтобы скорее догнать друзей. Прижатая спиной к широкой и твердой груди, Заринэ обратилась в каменное изваяние, придерживающее свои надорванные юбки. Никто никогда не смел из мужчин прикасаться к ней как-то, кроме мужа. Но тот прикасался с одним намерением – завалить её на матрас, придавив собой, совершить супружеское деяние и уснуть. В этом не было ничего приятного, скорее наоборот. Подобных посещений мужа она бы с радостью избежала раз и навсегда, но так надо было, потому ладно, если не бил хотя бы. Но когда бил – это уж становилось невыносимым. Оттого и решилась ведь попытаться убежать. Не получилось, поймали. А в итоге… в итоге она всё-таки избавилась от семьи, так мучившей её. Не воспринимать ли происходящее как вторую попытку бегства, только теперь удавшуюся? Когда она бежала в одиночестве, то ни на что не надеялась, кроме Аллаха и своих быстрых ног, но, в конце концов, заблудилась, выдохлась и поняла всю тщетность скитаний. Ей некуда было идти, а в одиночку она никогда бы не выжила ни в пустыне, ни в горах. А вот эти трое явно умели приспосабливаться везде. Они выглядели знающими и умелыми. А что, если это мукаррабуны*? Джабраил, Микаил, Рафаил… но почему тогда их только трое? Всё правильно, ведь Маляк аль-маут – ангел смерти, а она жива, и за её душой приходить рано. Так, неужели это посланники Аллаха? Заринэ задумалась над этим и принялась пересматривать своё отношение к происходящему.