Лео, Эн и Хонбин, выросшие на Каясан, достаточно высокой, чтобы приучить к специфике горного бытия и уклада, знали как никто другой, что с высоты рано или поздно всегда приходится спускаться. Они привыкли смотреть на всё, как орлы со своих гнёзд на скалах — дальнозорко, измеряя траекторию полёта и надобность действия, которое тщательно продумано и молниеносно, но никогда не переставали думать и понимать, что на каком бы уровне ты ни находился — у моря, или тысячей метров выше, ты остаёшься самим собой, всего лишь тем, кем родился и кем стал. Высота не даёт преимуществ точно так же, как скорость автомобиля. Какую бы ты ни развил — она не стала твоей собственной скоростью, она всего лишь временная возможность, которой ты можешь пользоваться, покуда исправен мотор и тормоза. Воспитанники Тигриного лога получили в наследство от Каясан только высоту помыслов, стремлений и морали, хотя в последнем этой ночью Лео очень усомнился.
Снег под солнцем немного подтаял, но едва то потеряло свой жар за облачностью, как он кристаллизовался в льдинки от мороза. Облака спустились, любопытно блуждая среди острых каменных шпилей, и казались перьевой оторочкой снежных колпаков, надетых на них. Холод сковал ущелья и перевалы тишиной, чарующе подёрнутой серебристостью инея, образовавшегося вокруг и вдали, до самого горизонта. Как только молочный луч солнца выползал из-за мутной вуали, под ним искрился слепящий порошок, лежащий без ветра спокойной тонкой рясой. Не опознаваемая с дальнего расстояния темная птица с внушительным размахом крыльев спланировала между обрывами. Заринэ проснулась от её пронзительного клича, тревожно разнёсшегося по воздуху, как после эпической битвы, всё ещё сжимая руками того, в чьих объятьях уснула, всё ещё страшась, что иначе может не обнаружить его рядом. После приснившегося сна, персиянка попыталась оправдать себя перед Аллахом, что сонные мысли не принадлежат ей, а приносятся извне, и она за них не в ответе. Сон был непозволительным и святотатственным, но, поскольку обнаруженная по утру реальность соответствовала представлению о желаемом и счастливом, Заринэ стала приходить к выводу, что, на самом-то деле, неправильно исповедовали ислам у неё в селе. Поэтому там было много несчастных женщин, поэтому там бывали неурожаи, трагедии, слёзы — люди её села слишком далеко ушли от заветов Мохаммеда, но теперь, похоже, её забрали истинно и верно понимающие бога. Иначе откуда столько свободы, силы, красоты и радости приносило всё, что они делали? Никогда прежде девушка не видела таких просторов, такой природы. Телевидения на её родине не знали. Лишь в одном магазине седовласого старика стоял старый экранчик, крутивший один канал с новостями о войнах и, изредка, с индийскими фильмами, которые женщинам смотреть не позволяли, но песни порой доносились на улицу, и это были редкие праздничные моменты, когда жёны, матери, дочери и сестры старались выполнять свои дела медленней и тише, дабы послушать веселые и чудесные мелодии далёкой страны.
Лео впервые в горах ночью было так тепло. Он в принципе не был восприимчив к холоду и перепадам температур и давлений, но уют этого сна отличался просто от комфортного сна в одиночестве. Он сразу же почувствовал, что Заринэ проснулась, но поскольку она не шевелилась, не отпуская его, не смел пошевелиться и он. Как вести себя с ней дальше? Как объяснить ей, что к нему лучше не приближаться и не подходить, но так, чтобы не обидеть? Не умея останавливать чужих слез и не умея отговаривать от попыток самоубийства, Лео пошёл на поводу у Заринэ и взял её с ними. А если она будет угрожать убить себя при его отказе спать с ней? Воин почувствовал загнанность, тупик, глухую стену в которую уперся. Заринэ терять нечего и она отчаянная, поэтому воткнуть в себя нож ей труда не составит, а он не выдержит, если это будет из-за него. Если она будет приходить к нему, шантажируя собой, Лео ляжет с ней столько раз, сколько она попросит, и дело уже будет не в утихомиривании тигра. Дело будет в том, что он посчитает себя обязанным делать это. Приближать к себе девушку станет ещё одним его долгом, потому что это приносит ей радость и счастье, а дарить их и есть конечная цель всех подвигов «золотых». Помня кое-что из детства, достаточно, чтобы составить о нём представление и сохранить порожденные в нём комплексы и взгляды на поведение людей, Лео всегда испытывал некоторое отвращение к сексуальным утехам, к любым совокуплениям. Они были грязными, распутными и приносящими боль и несчастья. До определенного возраста он боялся даже представлять их, иначе накатывала тошнота, но постепенно пришла терпимость. В монастыре они изучали тантры и учителя-мастера так грамотно и культурно разъясняли суть физических наслаждений и удовольствий, что к Лео постепенно пришло осознание некоторой необходимости телесного слияния, однако при определенных условиях, и к условиям этим относилась единственная, чистая и взаимная любовь, связь души с душой, без которой ни один половой акт оправдать нельзя. Да и это было для других, не для него — для мирян, а он всё-таки воин-монах, или пусть даже теперь просто воин, но не обычный, а тот, что отказался от собственной жизни во благо человечества. Так было ли ему приятно этой ночью?