— Я рожу тебе ребенка. — Мужчина крепче приник к ней. Через Заринэ он охватывал своего будущего сына или дочь, чувствуя, как наполняется теплом его душа, как в ней расцветает что-то волнительное, зависимое. Ему так нравилось заниматься с мальчишками, выделенными ему учениками, которые отвечали ему взаимной симпатией и дружбой, а ожидаемый ребенок вообще с самого начала, с самого появления будет его, только его… то есть, и Заринэ, конечно. Лео ослабил хватку и плавно опустился перед девушкой на колени. Она замерла в сладостном ощущении от воспоминания, когда он впервые попросил у неё прощения. Оно всегда вселяло в неё уверенность в том, что с ней больше ничего не случится, потому что она хоть что-то значит в этом мире. Коленопреклонённый сильный воин всегда выглядит, как символ присутствия доблести и благородства, поэтому Заринэ, опуская ладони на его плечи, вновь почувствовала себя правой, не согрешившей, а наоборот, вышедшей на верную тропу. Она станет матерью. Когда ещё жила в селе, у себя, с мужем, она представляла, что родит сына, и супруг подобреет, и всё изменится, и её перестанут бить. По крайней мере, у неё будет защитник, она же видела, как сам её муж относился к своей матери — с почтением и послушанием. Но теперь защитник у неё уже был, а ребенок лишь подтверждал, что именно этот истинный мужчина предназначался ей, а не тот, которому отдали её родители. И если родится дочь, то она никогда не испытает ничего, что пришлось ей самой.
Лео скользнул руками на её талию и коснулся лбом её живота. Он не мог ничего сказать, но показывал всем своим видом, как он трепещет над этим событием, как дорожит тем, что должно свершиться. Заринэ хотела задать много вопросов, которые рвались с языка — станет ли она его женой или уже ею считается? Будут ли они вместе теперь когда-либо, как были в горах? Понимая, что это священное место, она уже готова была не требовать от Лео ничего, кроме простого присутствия рядом, но постоянного. Однако миг был такой лучезарный и сакраментальный, что она не решилась нарушить единение Лео с эмбрионом, развивающимся внутри неё. Мужчина просидел, не двигаясь, не меньше пяти минут, после чего, неспешно поднявшись, ещё раз обнял девушку, погладил её по щеке и поцеловал в неё. В его глазах были радость и благодарность, но не любовь, не страсть, не то, что она ещё хотела бы увидеть после того, как сама влюбилась в него беззаветно. Заринэ готова была на всё, лишь бы в этих узких черных глазах родилось желанное чувство.
Лео мотнул головой, обозначая «до свидания», и вышел, оставив девушку с её неразделенной тоской и предвкушением более однозначного и определенного будущего.
За порогом, словно зная, что понадобится, уже стоял Эн, поджидая друга. Они хорошо знали один другого, чтобы предвосхищать и угадывать последующие действия.
— Ты к Хенсоку собираешься? — Лео кивнул. — Пойдём, расскажем ему.
Настоятель, как обычно, сидел у себя на втором этаже башни, с видом на всю монастырскую территорию. Старик чему-то молчаливо улыбался, попивая зеленый чай из маленькой глиняной чашки. Впрочем, он давно перестал считать что-либо причиной для печали, и истиной трагедией считал лишь одно — смерть. Если погибал один из воинов, и его привозили сюда, чтобы похоронить прах, то Хенсок надолго становился угрюмым, молчаливым и безучастным, но когда время проходило, он возвращался к тому своему состоянию, когда совершено ничего не могло его поколебать.