— Тише, тише, — заговорил молодой человек на фарси. — Я пришёл, чтобы спасти тебя. — По глазам было видно, что его услышали, но сопротивляться не перестали. — Ты хочешь уйти отсюда? Хочешь избежать смерти? — Девчонка замерла. — Давай поговорим? Ты обещаешь не шуметь? Не кричи, ладно? — Она осторожно кивнула и он плавно, чтобы в любой миг успеть заткнуть её, стал отводить руку в сторону.
— Что вам нужно? — провела она по своим губам, отряхиваясь от его касаний. Типичное мусульманское воспитание — прикосновение чужого мужчины непозволительный грех. Могла ли одна из взращенных таким образом изменить мужу?
— Спасти тебя. Я пришёл забрать тебя, чтобы тебя не подвергли казни.
— Зачем? Кто вас послал?
— Никто. Я хочу помочь тебе. — Она забилась в угол. — Как тебя зовут?
— Вас муж послал, да? Он хочет доказать всем, что я с мужчиной сбегала? Не пойду! И без того меня казнят, зачем он ещё чего-то от меня хочет? — Хонбин вздохнул.
— К счастью, я не знаком с твоим мужем. А из того, что я успел о нем узнать, я понял, что он далеко не хороший человек. — Он посмотрел на окно. Пока ещё темно. — У нас немного времени, чтобы определиться, бежишь ты добровольно, или мне забрать тебя силой? Я всё равно не дам тебе погибнуть, так что решай.
— Вы заберете меня силой? — ахнула она, и Хонбин приложил палец к губам, призывая к тишине. — Куда? Мне некуда идти. Семья от меня отказалась, муж же отрекся. Я опороченная. Меня и в других сёлах либо забьют, либо вернут сюда, и меня всё равно убьют.
— Я увезу тебя гораздо дальше отсюда. Туда, где тебя никто не тронет. Я задаю тебе вопрос ещё раз: ты хочешь спастись?
— Чего ради? Чтобы меня вы били? — Она обняла себя руками, поджав колени к груди. — Я думала, что где-то лучше может быть, потому и пыталась убежать. Мне всегда говорили, что замужем все одинаково живут, надо терпеть поэтому всё. Я терпела, четыре года терпела, да не выдержала, когда он опять меня лупить начал, да за волосы таскать. Сбежала, да поймали. Никуда не деться. Везде всё одно. Этот муж помрёт, так другого найдут, тоже бить будет. А дома отец врежет, если что не так сделаю, или братья, или кормить не будут, пока работать лучше не стану. Куда сбегать? Зачем? Лучше пусть убьют завтра, всё ж отмучилась своё.
— Он заставлял тебя много работать? — нахмурился Хонбин.
— С рассвета до зари. И мать его меня гоняла. А что делать? Я пока дома жила, меня отец гонял. Меньше, конечно, но то отец, а это муж. Ещё Аллах и детей не дал, значит, я не такая — меня бить нужно. — Хонбину захотелось удариться головой самому от подобных рассуждений. Он не впервые сталкивался с подобным. Конечно, в городах и более передовых исламских странах такого не было, но стоило отдалиться, зайти по тропам, которые вели в такие вот забытые всеми места, как творился настоящий варварский беспредел, где телевидение и радио способны воспринять за чудо, а верховенство и главенство мужчины не обсуждается. Они могут делать всё, что угодно, а слова женщин и их жизни ничего не значат.