Он смотрит с тихой грустью уставшего от мучений человека. Силится что-то сказать, но тело еще не пришло в состояние нормального функционирования, и от этого получаются только слабые движения губ, которые даже я не могу идентифицировать. Красивое утонченное лицо интеллектуального человека, не могу не признать этого, но любые положительные моменты меркнут в сравнении с тем, что при жизни успел совершить этот мерзавец. Застыв рядом с ним и судорожно соображая, что можно сделать, я внезапно слышу прорывающийся из глубин его груди хриплый шепот:
- Отпусти...
Страх взрывается во мне волной, на память приходят сразу все способы упокоения, и вторая свободная ладонь оказывается над центром вновь зарождающейся жизни. Я посылаю импульс оцепенения, как меня раньше учил Агазон. Это некромантия в чистом виде, она успокаивает тело, лишая его связи с душой. А дальше инстинктивно отскакиваю, потому что удерживающая меня рука внезапно слабнет и безвольно откидывается обратно в капсулу. Я больше не могу пренебрегать силой некроманта. Спешно покинув защитный круг, начинаю читать заклинание возвращения души за Грань. Не выходит...слишком много сил ушло на импульс упокоения. И я понимаю, что остается только одно - войти в круг снова и забрать душу тем же способом, каким я окунула ее в тело...
Вздрогнув всем телом, возвращаюсь к капсуле и смотрю на безжизненную оболочку. Искра сознания еще осталась в глазах мужчины. Нельзя мешкать, иначе не смогу довести до конца то, что сделать нужно обязательно. Рука застывает над грудной клеткой, и я начинаю призывать душу... Ты часть меня. Ты исполнила свое предназначение. А теперь возвращайся. Я подарю тебе покой. Допускаю главную ошибку, в последний раз осматривая тело. В глазах мужчины - невыразимая мука. Будь он в состоянии произносить слова, сейчас смотровую огласил бы крик боли, потому что душу забирали наживую. И я, возможно, приношу ему страдания всех его жертв, вместе взятых. Беспощадный и немилосердный суд...на который я просто не имею права. Еще одно возвращение может стоить решившемуся на него некроманту очень дорого: озлобленная душа просто откажется подчиняться, вытянув из резерва мага все подчистую. Поэтому я принимаю опасное решение вернуть ее изнанке навсегда. Ставя клеймо не возвращаемой. Упокоенной. Окончательно умершей. Тело становится просто пустым вместилищем, лежащим в капсуле стазиса. Теперь никто и никогда не сможет достать этого человека. А я гашу свечи, собираю вещи и покидаю смотровую, погружая ее во мрак. Такой же, какой сейчас царствует в моей душе...
Возвращаюсь домой и, не раздеваясь, иду в душ. Там сбрасываю одежду, в голове только одно желание: сжечь ее, никогда больше не притрагиваться. Что я натворила? Какое право имела так поступать с пусть и виновным, но все-таки человеком? Хотела почувствовать себя Творцом? И как ощущения? Почему так гадко на душе? Почему настолько мерзко, что хочется смыть всю грязь изнутри? Хотела всесильности? Так получи же за нее мощный откат, дурочка.
Вода горячая, она обжигает, но я не чувствую боли и дискомфорта от медленно краснеющей кожи. Я подставляю струям лицо, волосы, плечи, желая сделаться чистой, будто не мучила сегодня человека из простого спортивного интереса. Смотрю на порезанное запястье, но там, как и днем ранее, на ладони, только алеет след от старого пореза - опять постарался Тео. Мне кажется, что его сила не приживется во мне, и активировать защитные реакции организма все равно придется непосредственно некроманту...
Когда, наконец, чувствительность возвращается, я вскрикиваю, ощущая, что начинаю зажариваться под огненными потоками воды, и мгновенно поворачиваю краны в значение минимума. Стою в кабинке, не в силах открыть дверь, и постепенно понимаю, что лицо мокрое уже не от мытья, а от непроизвольно скатывающихся слез. И тут меня накрывает жутчайшей истерикой. Не в силах справиться с ней, медленно сползаю по стенке душа, продолжая рыдать и тихонечко выть, потому что ни на что другое сил точно не останется. Ощущаю себя до ужаса жалкой, но в этом есть своя прелесть, потому что стыд с существа снимает не душ, а именно очищающие слезы. В какой-то степени я даже этому рада...
Сколько времени провожу на полу душевой кабинки в позе эмбриона - не знаю. Прихожу в себя от холода и сквозняка, сочащегося сквозь неплотно прикрытую дверь. Осторожно вылезаю из душа и на негнущихся ногах делаю несколько шагов до зеркала на стене. Взмах рукой - и сквозь капельки пара, образующие на отражающей поверхности конденсат, на меня смотрит зареванное лицо убийцы. Никак иначе я себя сейчас не ощущаю. Творец никогда не допустил бы такого, так что же это было? Мой личный, тот самый пресловутый выбор? Зачем нужен такой мир, в котором возможно подобное?
В глазах, отражающихся в зеркале, медленно проступает осознанность. Теперь хотя бы можно попытаться жить с этим. Ноги ощущают тепло, и я понимаю, что босая стою на своей одежде, которую собиралась в порыве чувств сжечь. Не могу. Слишком многое связано с этим костюмом. И там такой удобный кармашек для моего ножа есть... Закинув белье в стиральную машину, совершенно нагая выхожу в квартиру, уже не ощущая свежего воздуха. Холодно стало в душе, и никакие внешние температуры даже близко не смогут оказаться с отметкой абсолютного нуля внутри. Что-то случилось со мной во время этого ритуала. Что-то, из-за чего я теперь не ощущаю душу такой, как раньше. Теперь на ней стоит клеймо. Почти такое же, каким я наградила уходящую за Грань сущность несколькими часами ранее...
Не надевая ночной комплект, бреду к кровати, на автомате разбирая ее и закутываясь в одеяло, словно в кокон. Мне жутко холодно. Ничего не могу с этим поделать... Проваливаясь в сон, понимаю, что теперь жить с осознанием того, что совершила, до самого конца. А во сне приходит успокоение...
Оно начинается с теплых рук, обнимающих меня за плечи, и успокаивающего бормотания у самого уха. Тео? Мне кажется, или я оказалась снова по ту сторону Грани? Не может быть, и краешком сознания понимаю, что никуда из кровати не переносилась, даже в состоянии астрального тела. Но прикосновения некроманта настолько реальны, что единственное, о чем я сейчас способна думать, - это чтобы они никогда больше не заканчивались. Потому что вместе с ними приходит прощение самой себя, когда он легкими движениями снимает с тела усталость и давящую на сознание вину. И пусть на сегодня это всего лишь сон, он становится для меня целебным и возвращающим к реальности, как ничто иное. И я не в силах противостоять нежности обнимающего меня мужчины. Я поворачиваюсь к нему лицом, прижимаюсь всем телом и позволяю новой волне истерики вылиться изнутри, а сама прячу лицо где-то у него на груди. Судорожное объятие в ответ и никаких действий, и это для меня сильнее любого успокоительного, потому что сейчас, когда он рядом, я чувствую себя в силах справиться с любой бедой, выгрызающей сердце и душу. А когда поток слез истекает и я снова смотрю в непроницаемые глаза Тео, напоминающие саму тьму, он легкими поцелуями начинает осушать оставшиеся на лице слезы. И эта ласка окончательно прогоняет холод изнутри, сменяясь страстью и желанием обладания находящегося рядом человека. Блондин словно улавливает изменения в моем настроении, и дорожка поцелуев медленно спускается от лица на шею, а я выгибаюсь, одновременно с этим позволяя вырваться мучительному стону из груди. Сегодня только моя ночь - я чувствую это в каждом движении Теодора, в каждой его ласке и прикосновении - но я не могу оставить без внимания бескорыстное желание помочь мне. Мимолетно отмечая, что сам он в привычной для меня майке и широких штанах, несколькими точными движениями освобождаю его от одежды, и теперь приходит черед его судорожного дыхания и стонов, потому что я обвиваюсь вокруг него, словно вторая кожа, вспоминая нашу последнюю встречу за Гранью. И снова приходит уверенность в том, что мужчина, считающий меня работой и ведущий свою собственную игру, в которой я всего лишь пешка, никогда бы не стал вести себя столь раскрепощенно, отдаваясь со всей страстью и необузданностью, передающейся потихоньку мне и сметающей на своем пути все запреты, наложенные на сознание. Я уже почти не ощущаю себя, потому что мы с ним - одно целое, единый организм, существующий вне времени и пространства. А когда Тео, наконец, соединяет наши тела, а я судорожно выдыхаю, он на мгновение замирает, смотря в мои глаза, и этот взгляд пробирает до глубины души. Это тот миг, когда я не смогу солгать ему, а он скажет истинную правду, если я того захочу. Но правда заключается в том, что сейчас исполняется моя самая заветная мечта: он рядом. И все прекрасно. И глаза закрываются от наполняющего сердце счастья. И поцелуи Тео, которые он дарит моим, наверняка еще соленым, щекам, для меня сейчас желаннее всего на свете. И стон, рвущийся из самой глубины души, сливается с его последним стоном, а потом мы тихо замираем в том же положении: я обвиваю его, не позволяя покинуть мое тело, и дарю еле заметные поцелуи плечу, он улыбается, наблюдая за этим процессом, и осторожно гладит волосы. Вскоре меня смаривает сон (как бы ни было это удивительно, потому что я уже давно сплю), но Тео остается рядом на протяжении всего времени моего отдыха. Я чувствую его исцеляющие поглаживания, а еле ощутимые поцелуи еще больше расслабляют тело, погружая в состояние сладкой неги.