— О, великий и ужасный, ты только не испепели меня сразу взглядом, а дай слово молвить... — раздался стук в дверь вместе с голосом Юли.
Кому-то явно заняться нечем.
— Заходи уж, — и тут же в кабинете появилась охранница с двумя чашками чая,
— Что за дурачество?
— Почему дурачество? Ты о чем? У меня просто очень хорошо развит инстинкт самосохранения, знаешь ли, просто так в логово к зверю не полезу. У меня, между прочим, семья: дети, муж дома некормленый...
— Но я же не зверь, — вздохнул я и, наконец, позволил себе отвернуться от монитора, чтобы взглянуть на пришедшую.
— Это как посмотреть. Сегодня к тебе приближаться страшно. Такое чувство, что стоит с тобой заговорить, убьёшь и не спросишь, кто и зачем. Так что признавайся давай, что случилось? Для пятницы ты уж больно злой...
— Ничего я не злой, — забрал чай и вернулся к работе.
Разговорами сыт не будешь.
— Ну, ладно, очень добрый. И это пугает еще больше. Рассказывай, что случилось, что твоя Суворова натворила теперь?
— А кроме как с Суворовой, ничего другого произойти не могло? — устало вздохнул я.
И почему эта женщина все мои эмоции приписывает Сашке? У меня других поводов нет злиться, что ли?
— Да ты развод с женой воспринимал менее эмоционально, чем то, что твоя Суворова не предупредила, что не придет домой ночевать. Можно подумать, я не помню. Так что говори, что опять натворила твоя ненаглядная, что ты так бесишься.
— Ничего, — хмуро выдохнул, даже не пытаясь спорить с вечным «твоя».
Да я теперь сам не могу отделаться от мысли, что моя. Спасибо, убедили, чтоб им!
— А если поподробнее, в чем заключалось это ничего?
— Целовалась с другим, — сквозь зубы процедил, невольно представляя сцену перед глазами.
Мышка под рукой издала болезненный скрип, я тут же ослабил хватку, еще сломаю ненароком.
— Ох, ты ж, и ты не набил ему рожу? — вот никогда не могу понять, когда эта женщина серьезна, а когда стебется.
— Нет, — я, кажется, зарычал, и в этот раз пострадала ручка, что попала мне под руку.
— Ну, что же ты так, — с явным сожалением протянула Юля. — Надо было показать этому Жигало, чья это женщина.
— И чья же?!
Нет, вот теперь охранница меня точно взбесила! Мне и без нее сегодня бы ни на кого не сорваться, а она еще и провоцирует, вот же зараза!
— Моя? — невинно захлопала глазками эта юмористка.
— Тебе заняться нечем? Работать не пробовала?
— Так я и работаю, устраняю потенциальную угрозу персоналу. У меня вот, — из кармана была извлечена пачка печенья. — Печеньки есть для обезвреживанья особо опасного it-ишника.
— Издеваешься?
Я обреченно вздохнул. Точно издевается. Мне ведь и без нее плохо.
— Помогаю! — гордо заявила Юля.
— Чем? Сыплешь соль на рану? И подкидываешь в костерок дров? Ну, спасибо.
— Помогаю понять самого себя и смириться с тем, что единственная женщина, которая тебе нужна, всю жизнь была перед твоим носом.
— Ну, смирюсь, и что дальше? Дальше-то что? — спорить не хотелось, знаем, проходили ни к чему и не приводит.
Только себя изведу. А Юля злорадствовать будет.
— Хватать и не отпускать, что может быть еще? Свадьба, дети, внуки... План-то еще ого-го, а ты «что дальше?». Жизнь дальше!
Нет, меня явно решили добить сегодня, и вывести из себя, как минимум. Жертвы будут точно.
— В твоем плане есть важное упущение.
Я осушил кружку с теплым чаем и встал. Сделав шаг к выходу, в последний момент вернулся и забрал печенье. Глядя прямо в глаза охранницы, выдал продолжение:
— Желание самой женщины.
Потом просто вышел из кабинета. Мне точно надо проветриться, иначе и правда кто-нибудь пострадает.
* * *
Саша
Светку ждет такой счет, вовек не рассчитается.
Я перевела дыхание и, убедившись, что меня тут никто не видит, стянула с себя маску Халка. Кто, вообще, этот ужас придумал? Дышать нечем, хорошо, кроме рычания от меня ничего и не требовалось по сценарию.
Перчатки тоже пришлось стягивать, чтобы добраться до телефона. На экране опять было сообщений двадцать от Егора и не одного от Миши. Может, Марк прав, я его очень сильно обидела?
Подумав минуту или около того, все же решила сама сделать первый шаг к примирению. Хотя я своей вины за произошедшее не чувствую, да и, вообще, не понимаю, как его мог обидеть мой поцелуй с кем-либо?
Вот как? Он же не видит во мне женщину. Хоть бинокль вручай, перевернет и скажет, что я мелкая. Ну, никак не признает, что я уже взрослая девушка. Я хоть раз получала от него такую же заботу, как от Егора? Нет, максимум опеку, как о ребенке. Так почему я должна теперь извиняться? Почему? Я же ничего криминального не сделала?