— Нашла, — улыбнулась себе Настасья и тут же ойкнула.
Скрестив руки на груди, у распахнутой настежь двери стоял Всеволод.
Настасья замерла. Князь увидел ее, смерил мутным взглядом.
— Где бродишь, сказал же спать ступай? — рявкнул он, но не злобно, а скорее ворчливо.
— Княжича от нянек забрала, — прошептала Настасья.
— Зачем? — князь сделал несколько нетвердых шагов в ее сторону.
— Злые у тя няньки, со мной ему лучше будет, — ревниво прижала ребенка Анастасия. — Дозволишь? — с опозданием попросила, с вызовом глядя в пьяные очи.
— Прощения попросить не хочешь за срам прилюдный? — князь схватился за резной столб, чтобы не упасть.
— Прости, — легко вымолвила Настасья.
— Ну, ты тоже меня прости, — неожиданно выдал Всеволод.
Волна радости побежала по спине, но напрасно, потому что тут же князь мрачно добавил:
— Только не жена ты мне и никогда ей не будешь, поклялся я в том, — Всеволод буквально вцепился в столб, еще немного и богатырское тело сползет на пол.
— Кому поклялся? — опавшим голосом спросила Настасья.
— Себе. И того довольно, я пред Димитрием обещание выполнил, повенчался с тобой, а дальше уж… — оборвав себя, Всеволод ссутулил плечи и, шатаясь из стороны в сторону, побрел прочь.
«Вот так вот, не жена, — тупо смотрела ему в спину Анастасия, — а зачем тогда клятвы в церкви давал, себе клятва важней чем Богу? Ну и ступай, больно нужен ты мне! Убиваться не стану».
Нянька Ненила причитала и охала, хлопоча над Ивашкой, бережно укутала его одеяльцем, подложила подушки, чтобы не скатился ночью с лежанки.
— Ты, Настасьюшка, ступай, я сама за нашим птенчиком пригляжу, а то князь на брачное ложе придет, а тебя нет.
— Не придет, — мрачно произнесла Настасья, — никогда не придет. Я с вами здесь лягу, а то проснется Ивашка, все незнакомое, расплачется.
— Сейчас не придет, так после заглянет, али слепой? Охо-хо-хо-хо, — Ненила ласково потрепала воспитанницу по голове.
— Он покойницу любит, — поджала губы Настасья.
— Похвально, только душа-то большая, там местечко на всех хватит.
— На меня не хватит, он мне об том уж сказал.
— Подожди, изменится, — от Ненилы исходила какая-то железная уверенность, но даже она не могла сегодня вдохнуть в Настасью веру в себя.
Молодая княгиня устало присела на лавку, стягивая надавивший голову повой.
— Поправить надобно, чтобы ладней сидел, — с грустью проговорила она, перебирая серебряные колечки.
— Ой, да ты ж у меня голодная, — всплеснула руками нянька, — Малашка, Забелка пироги несите!
— Не голодна я, не надобно ничего, — отмахнулась Настасья.
— Вот еще, дитятко мое голодом морить. Я уж девок на торг послала, прикупили молочка парного, пироги испекли, с пылу с жару.
С приклеенной неловкой улыбкой в горницу прошмыгнули холопки, на столе оказались прикрытые рушником пироги и крынка молока. Настасья вздохнула, но начала жевать. «Должно, им всем здесь хотелось бы, чтобы я голодом себя заморила, так не дождутся».
— Отдайте моего братца! — с визгом на середину горницы влетела княжна Прасковья, коса растрепана, глаза лихорадочно блестят. — Отдайте назад, воли вам такой никто не давал! — топнула девочка ножкой.
— Тише! Разбудишь, — отложив пирожок, поднялась на ноги Настасья. — Видишь, спит он уже, — головой указала она в сторону лежанки.
— Отдайте, — уже громким шепотом заговорила Прасковья. — Нянька Сулена плачет, братец теперь умрет, никто, кроме нее, Ивашу накормить не может. Отдайте сейчас же! — девчонка была и испугана, и зла одновременно.
— Ой, княжна светлая, — заворковала Ненила, — да разве ж я с княжичем не справлюсь, да я вот эту егозу, — она указала на Настасью, — крохой совсем за пазухой сотню верст везла. Тоже тощая да махонькая была, меньше котенка, а вон какой красотой выросла. И ты не кручинься, накормим, — она слегка коснулась плеча Прасковьи. — Пирожок отведаешь?
— Не надо мне ваших пирогов, — нервно дернула плечом девочка. — А батюшка узнает все, велит сам вам Ивашу вернуть…
— Батюшка твой знает и мне волю на то дал, — перебила ее Настасья.
— Врешь ты все, побожись! — опять на крик сорвалась Прасковья.
Настасья перекрестилась на красный угол.
— Все равно врешь, — упрямо бросила Прасковья, но оттопыренные ушки слегка покраснели.
— Садись — садись, пироги с брусникой, медовые, сладенькие, — бесцеремонно потянула девочку к столу Ненила. — корочка румяная. Про княжну и пирожок басню-то[1] слыхала?
— Нет, — честно призналась Прасковья, давая усадить себя на лавку. — А что княжна?