Вы готовы ли к такому? Распрямите плечи! Подбородок выше! А здесь? Здесь-то есть хоть что-то ?
Режиссер сунула руку под венок.
- Войдите в образ, - продолжала она, придавая голосу столько страсти, сколько и на курсах не преподается, -
- Представьте: я молю вас - возьми меня, возьми!
Режиссер была талантлива.
Прозвучал третий звонок. Наступила тишина.
Занавес распахнулся.
На сцене стоял Аполлон, угрожающе направив в затихший зал страшное оружие бога.
- О род людской, глумящийся в разврате!
...
Актер Петрович, уловив опытным ухом подозрительно-скандальную тишину зала, вышел, готовый дать реплику.
Мгновенно оценив ситуацию, он думал не долго.
- Кому-то бог, а мне - крючок для шляпы!
И он ловко накинул кепи на эпатажный элемент.
Спектакль продолжался.
Богатый русский язык что-то скуповат на интимное. Акт близости между мужчиной и женщиной у нас обозначается словом похабным. Не употребляемым в компании.
То, что висит или торчит у мужчин, называется, обыкновенно, хреном. Хотя я, любя нашу закуску из хрена с помидорами, этому удивляюсь. Овощ этот обычно длинный до раздражения, когда выкапываешь, и тонковат.
Когда я работал в Африке, в Джибуту, коллеги антропологи возили меня в гости в племя Абоду - жителей влажных лесов. Суровых охотников. Мужчины племени с трехлетнего возраста ели орехи дерева Сиккая (священного!) - и к восемнадцати годам - временю брачных игр - их орган любви вырастал до полуметра.
Инструмент внушал страх и уважение, но, увы, был совершенно неподъемен.
Я тогда был парень молодой и любознательный. И я спросил у грудастой девушки из этого племени: «И как? Разница ощущается?»
Она шаловливо погладила меня по животу теплой ступней (мы сидели с ней на ветвях «пьяного» дерева», она - чуть выше, я пониже, как требует этикет, на случай, если появится леопард) и сказала: «Мы, женщины Африки, ждем от охотников лишь силу и скорость».
«Ты сегодня был Бобобо».
Бобобо - лесной дух Африки, тайно приходящий в их деревню по ночам и без спросу делающий неосторожных африканских девушек беременными, что-то типа европейского инкуба.
И я успокоился, и не стал заниматься селекцией удивительного ореха.
Кстати, кому надо - езжайте. Орехов полно.
Девушкам повезло больше:
«Записная книжка для друзей», «Вечная точилка», «Кошелек с сюрпризом», «Ты, что ли, спать собрался?», «Ловушка для королей».
Скабрезность - она всегда будет то проглядывать, то скрываться в зарослях человеческой культуры, всегда будет рядом с величественным и возвышенным, как алые цветы репейника, распускаться в едва оставленном садовником розарии.
Чувство стыда архаично, оно чуть ли не от одноклеточных, оно лезет изнутри и создает мораль, оно от незащищенности героев, например, во время любовных наслаждений перед, хранимым древними инстинктами, страхом смерти, страхом перед внешней опасностью хищного мира живого - теряя разум, зрение и слух, людям необходимо уединиться, спрятаться, но богам это чувство не ведомо.
Боги стыда не ведают.
Бессмертная виртуальная реальность - и того менее.
Мы, живущие в ней, циничны по ее законам.
Юность божественна и бессмертна - она так же беспощадна, прекрасна и безоглядно смела, и, как бы не шипели завистливо, отыгравшие свое соло с либидо, старухи и фанатичные аскеты, юность демонстрирует свой эротизм на весь мир, подобно культовым актам древних царей и их красавиц жен, совершаемых на вершинах священных холмов под одобрительный рев и рукоплескания племени, признающего красоту, стихии и силы природы личностями.
Внешность и поступки таких личностей всегда манят.
Этим личностям можно то, чего другим нельзя.
Другим - простым смертным.
Ольга. Да, ее так и звали. Она была кудрява, сероглаза и юна. И она была милой. Худенькая и независимая. Сто раз обиженная и сто раз оболганная.
Сто раз осужденная, и прощенная - кем?
Носительница греха - чьего?
Кудрявая, сероглазая и даже стройная.
Ждущая.
И она поступила, как обыкновенная девушка, когда невысокий, приятно склонившийся мужчина, сказал ей: «Утомительно, наверное, искать прошедшее, не лучше ли выпить за живых?»
От него пахнуло такой жизнью, пьянящей влагой и силой. И властью быть господином.
И с ужасом, понимая, что это неправда, но и правда тоже, Ольга встала и пошла, вслед за зовущим, готовая отдать все - мысли, сомнения, все последнее. Душу.
И если, ему, господину, так захочется, и тело. Если скажет.
Вечером, перед закрытием кладбища, я, как обычно, занес Шуре обернутую полотенцем маленькую кастрюльку с отварной картошкой. Отодвинув грубый деревянный лючок, сколоченный из досок кладбищенского забора и лежащий поперек раскуроченной могилки гражданки Штосс О. Е, я тихо посвистел в черный лаз «кротовой дыры». Оттуда раздался наш условный ответный свист. Это мы «тихорились». Если бы штольню случайно обнаружил кто-то посторонний и поинтересовался бы у Шуры, чего он там ищет, тогда Шура бы его просто «замочил». Он так сам выразился. Кажется, на третий день землеройных работ.