Я на это неодобрительно покачал головой - обычно, перед тем, как распускать руки, Шура советуется со мной, но не попенял старому товарищу. Ему было тяжело копать одному - у меня «шалила» поясница, и я побаивался заполучить приступ радикулита.
Полиции он бы тоже, по его словам, живьем не сдался бы, а застрелился. Хоть из лопаты. Хоть из ж...
Шура с жадностью, обжигаясь, роняя капли из носа и постанывая, ел горячий картофель, который я заказывал для него в придорожном кафе, временами прихватывая неделю немытой ложкой куски тушенки прямо из банки. Опорожненные банки он грубо кидал в сторону соседних могил. При этом рыгал. Я подозревал, что свой туалет он совершал тоже там.
Шура дни и ночи не отходил от штольни дальше десяти шагов, опасаясь конкурентов.
- Хорошо горяченького поесть. С устатку, - сказал он, счастливо глядя на меня добрыми глазами сытого пса.
Он становился сильно похожим на самое жалкое, по своим потребностям, существо на земле - на наемного рабочего.
- Как там дело-то идет?
- Похоже, дорыл. Ночью поставлю крепь, и надо потихоньку вытягивать.
- Потихоньку не получится. Объявилась некая Штосина Ольга - праправнучка этой самой Штосс О. Е. Периодически шарахается по кладбищу и ищет могилу бабуси. Хорошо, что в конторе записи утеряны.
Так что, забираем предмет твоих мечтаний нынче ночью.
Шура поднял к небу изнуренное, покрытое могильной землей лицо.
- А сведенья точные? Я быстрее рыть не могу.
- Точные. Я сам ее заметил, когда совершал дежурную прогулку вокруг «объекта». Теперь приходится заниматься ею. В кафе водить. Отвлекать от поисков бабушки.
- Толик, - безнадежно спросил Шура, - а можно я с ней в кафе, а ты покапаешь? На руках мозоли уже лошадиные. Хотя бы на один вечер.
- Я бы не против, но ты забыл? - у меня поясница!
... ... ...
Мы все еще сто раз вспомним наше время - и благословим его.
Время мудрости, и печали, и смеха.
Время доброго консерватизма.
Редкому человеку удается прожить без оскорблений, но кто преодолеет их, войдет в вечность.
Уж я-то знаю.