Его бил «мандраж».
Тетушка давно уже спала, и стояла глубокая ночь. Дядя, совершенно измотанный предстоящей рыбалкой, сидел в полудреме на кухне, и ему виделся огромный, с растворяющимися в воздухе берегами пруд, кругом зрители, и вот, он с удочкой тянет из воды рыбу, которая мощно сопротивляется, бьет плесом пену, тянет леску. Дядя уже берет сачок, чтоб подхватить добычу, но тут рыба срывается и уходит в глубину.
- Чтоб тебя! - воскликнул дядя, откинулся на стуле и неожиданно помер.
Видимо, не выдержал предохранительный клапан.
- Надо было дать рыбе воздух глотнуть, - сделал я замечание по существу, - она бы успокоилась.
- Видишь ли, дядя рыбачил в первый раз, - объяснил Шура, и продолжил историю.
Когда тетушка закончила хлопотать с похоронами, ей пришлось решать - куда девать все эти рыбацкие принадлежности. Она хотела раздарить их по знакомым, но все отказывались, и тогда она написала несколько десятков объявлений и расклеила их по заборам. Цену она указала символическую, и потихоньку у нее все раскупили за исключением резиновых сапог.
Спустя год или два в интернете появился слушок, что на удочку дяди Егорушки всегда ловится рыба килограммов на пять, то же говорилось о дядином спиннинге. Потом пошли посты, что с лодки дяди Егорушки клюет непрерывно, его лески - просто талисман, а спиртовка, стоит ее зажечь, привлекает раков даже там, где их отродясь не водилось.
К тетушке обратилось серьезное общество любителей рыболовов с предложением продать им дядины сапоги. Предлагали неплохие деньги, но тетушка уперлась. Она решила сберечь сапоги, как память о дяде. Но любители рыбалки не отставали. Они следили за тетушкиной квартирой, постоянно названивали ей - она стала опасаться за свою жизнь!
Наконец, она пригласила журналистов, и объявила, что утопила сапоги в Керченском проливе, поскольку покойный обожал керченскую сельдь и бычков.
- Теперь понятен интерес к этому региону, - задумчиво отметил я.
- Заметь, - добавил Шура, - как все ловко прикрыто геополитикой, хозяйственной необходимостью, а реально - ищут сапоги.
Помолчав, он добавил, что в детском саду у тетушки пока все отлично.
Когда гуляешь по кладбищу, и у тебя еще есть немного времени, чтоб опомниться и уйти, остро понимаешь бренность бытия - до шуток ли здесь! До шуток ли! Жизнь - не базар! Купи, продай и беги.
Я решил поддержать Шуру, и рассказал ему грустную историю Ивана Лукича «Недобрый глаз».
Иван Лукич был одинокий, очень уставший от дежурных новостей, пожилой аспирант, живущий на скучном втором этаже серой, как пыль дорог нашей жизни, девятиэтажке. Прямо напротив его окон стояла общая помойка. Это была корявая, сделанная явно впопыхах, бетонная площадка с десятком «наевшихся» до отвала контейнеров, которые зимой тихо пахли, а летом просто с ума сводили.
Иван Лукич терпел десять лет, а на одиннадцатый год пошел и записался на прием к мэру. По личному вопросу.
Мэром в ту пору был добрый и некрикливый мужчина, любящий свою работу и проявляющий исключительное терпение в разговорах с избирателями.
В тот день, когда для разговора пришел и Иван Лукич, у мэра уже побывал господин Хрюкин, живущий в том же доме, с энергичным прошением передвинуть помойку вправо, а на освободившемся месте разрешить ему, Хрюкину, поставить маленькую закусочную для избирателей. Мэр терпеливо выслушал, и обещал подумать. После Хрюкина к мэру зашла гражданка Муськина, ветеран труда, живущая тоже в этом доме. Она громко, на правах матери-одиночки, потребовала от мэра передвинуть помойку влево, потому что «ноги у одиноких женщин, чай, не железные, по сто верст с пакетиком бегать». Особенно гражданка Муськина напирала на то, что всегда голосует за правительство. Какое это имело отношение к помойке непонятно, но мэр терпеливо обещал помочь. Третьим зашел Иван Лукич.
- Слушаю вас, - тихо сказал мэр, делая пометки в блокноте.
- Я хотел бы поговорить о помойке, - только и произнес Иван Лукич, как мэр позеленел и свалился на пол. Видимо, терпение лопнуло.
- Что такое! Что вы натворили! - воскликнула дама-секретарь, вбегая в комнату на слабые призывы о помощи Ивана Лукича. Мэр лежал неподвижно.
- Клянусь, мы только начали говорить, - оправдывался Иван Лукич, - к кому у вас еще можно обратиться?
- Ступайте уж, нам теперь не до вас, - был сухой ответ.
Прошла пара месяцев, и мэром стала сильная, эффектная дама из народного образования.
Иван Лукич записался к ней на прием. Ему хотелось «дожать» тему.
Когда он входил, дама-секретарь узнала его и довольно громко сказала присутствующим: «Это тот, который поспособствовал, «недобрый глаз»».