— Не стоило приходить вот так, — с легким нажимом говорит колдун, кивая на полубессознательных призывателей. — Если, конечно, ты пришла с миром.
— А смысл приходить с войной? — почти огрызаюсь я. — У меня есть информация, которая может быть ему интересна. А больше я ничего не хочу.
— Правда? — неясная улыбка кривит губы Шанса.
Он помнит меня — бессознательной, подчиненной и влюбленной. Помнит и другой, женщиной мастера. Мы иногда собирались вместе — у огня, в ночи. Там, где старожилы банды травили байки, раздавали ненужные им самим заказы. Шанс и мне пару раз предлагал работу, и пару раз я соглашалась. Несмотря на то, какой жалкой и подчиненной я была в начале, он смог увидеть во мне что-то еще, принять меня новой.
Перерожденной.
— Правда, — холодок пробегает по коже при этих словах, тонким ручейком сжимает горло. Я не до конца уверена, что избавилась от власти Черного Пепла, не до конца верю в побежденную зависимость. И одного коротенького слова хватает, чтобы…
Демон сжимает мое плечо. Легко, почти неощутимо, но темная сила проникает сквозь кожу, заполняет. Напоминает, что я уже не такая — одинокая, расколотая и сломленная. И не та, кто прятал все это под маской.
— Правда, — повторяю я. Теперь уже иначе, с уверенностью.
Демон следует за мной, когда я иду за Шансом к палатке Черного Пепла.
***
Палатка пуста, но хватает одного вдоха, одного глотка горячего, пропитанного благовониями воздуха, чтобы наполнить ее призрачными силуэтами воспоминаний.
— Ты боишься, — бесплотный голос Черного Пепла пробирает до дрожи, отзывается в теле тянущим чувством страха.
И она боится, маленькая ведьмочка из воспоминаний. Я вижу ее призрачный силуэт, огромные, наполненные плещущейся беспомощностью глаза, темные синяки на лице. Она качает головой в отчаянной попытке отрицать правду.
Я тоже боялась Черного Пепла. Когда-то, в украденных, вытертых воспоминаниях, и я, быть может, так же стояла в этой роскошной палатке, дрожа, но стараясь казаться сильной и смелой. Но себя я не помню. Помню только ее, маленькую ведьму-сомнамбулу, захваченную кем-то из банды. И как колдун мягким, плавным движением повернул ее лицо к свету. Ласково скользнул пальцем по щеке. И отпустил.
— Имя-то хоть у тебя есть? — голос мастера, пусть отстраненный, кажется почти мягким.
И я вижу, как шевелятся губы призрачной девчушки, когда она тихо-тихо, еле слышно отвечает:
— Солнце.
— Как ты мог украсть Солнце! — Вот и мой голос, несуществующий, полустертый временем, но не памятью, дополняет, расширяет границы сцены. Я тоже там была, молоденькая, наивная, еще не вспомнившая события страшного года небытия, через который мне пришлось пройти по воле мастера. Нет, тогда я еще не знала, каким может быть Черный Пепел. Я просто была с ним, не задумываясь о том, почему же не помню того, как решила быть с ним.
Вижу, как он закатывает глаза. Бледная тень, призрачная тень воспоминаний.
— Говорю тебе, злодей, отдай Солнышко скорей! — Луна из прошлого, дурачащаяся, забавляющаяся Луна, вычерчивает пальцем в воздухе некое подобие направляющей линии, но не успевает закончить. Холод обжигает ладонь, и я — настоящая я — ощущаю эту призрачную боль: сильную, резкую, от которой слезы могли бы навернуться на глаза, если бы равнинные ведьмы позволяли и прощали себе слабость. — Эй! Больно же!
— Повзрослей уже, а? — беззлобно советует воспоминание Черного Пепла.
И мы не стали вслух произносить то, что и так было ясно. Он не мог позволить мне закончить направляющую линию, острием нацеленную на него. Пусть шуточную, пусть несерьезную. Даже зная — а мастер знал все — что энергию из амулетов я не потянула. Но могла же ведь.
Черный Пепел никогда не оставлял ни единого шанса застать его врасплох. Даже предполагаемым союзникам. Даже его женщине, которой я тогда себя считала.
Вижу, как поблекшее воспоминание той Луны разглядывает глубокий морозный ожог на ладони, не говоря ни слова. Она была уверена, что не имеет права что-то говорить. Верила, что сама виновата, сама напросилась.
Крысеныш всегда виноват.
— И стать скучной букой вроде тебя? — Она только шутит, та Луна. Шутливый тон возвращается к ней легко, словно бы без усилий. Ей больно — и мне больно — боль пронзает руку до самого плеча, но она не дает улыбке на губах померкнуть. Притворяется. — Бу!
Он подходит ближе. Полупрозрачная тень воспоминаний, страшная полупрозрачная тень воспоминаний. Меня трясет от сдерживаемого гнева, от рвущейся наружу ненависти, от отвращения к той, прежней себе, притворщице. Она позволяла Пеплу вытворять с ней все то, что Светлый Человек вытворял с Ма. И она хотела еще, еще и еще…