И снова та секунда в голове, когда хрустнули кости, когда свобода ушла вместе с последним самостоятельным вдохом. А потом мы всегда были вместе — я и моя тьма, я и мой демон. Обещанная и тот, кому было дано это обещание.
— Ма обещала тебе меня, — мой голос как чужой — пустой, бездушный. — Ма переплела наши судьбы. Но я этого, этой связи, никогда не выбирала.
Мне страшно и холодно, как будто теплый южный вечер сменился ледяной северной ночью. Я боюсь демона, боюсь собственной слабости, боюсь того, что он может сказать.
— Я расскажу тебе историю, — голос демона тихий и вкрадчивый, осторожный. Заманивает, зачаровывает, околдовывает. — Посмотри вокруг. Внимательно посмотри.
Я подчиняюсь почти невольно. Смотрю, медленно отступая, отдаляясь от него.
Мы посреди южной равнины — пустой, песчаной, плоской. Темные силуэты скал виднеются на горизонте, как чудовищные исполины, охраняющие замершую в ожидании дождя и жизни землю. Редкие чахлые кустики цепляются за рассыпающуюся почву черными корнями. Мертвый, выжженный край.
— А теперь наверх, — предлагает демон. — Посмотри наверх.
Поднимаю голову. Темнеющее небо, бесконечное и бескрайнее, раскинулось над пустыней. Мерцают искорки первых звезд, и бледная, полупрозрачная луна медленно выплывает из-за горизонта. Луна, дающая мне силы.
— Луна, — тихо произносит демон, и я не знаю, о той ли он, что светит в небе, или о другой, обо мне. Он снова совсем рядом, приблизившись совершенно бесшумно, и на его губах странная, слегка задумчивая улыбка. — А теперь представь, что все наоборот. Представь, что свет идет снизу, изнутри, просачивается сквозь разломы в почве, сияет в пылающих озерах. А наверху только тьма, мрак, холодная пустота, ведь свет спрятан глубоко внизу, свет скрыт и недоступен. Неподвластен.
Он смотрит прямо на меня, не моргая, и тьма затягивает, манит.
— Ты светишься, — негромко говорит он. — Сияешь изнутри. Ты всегда светишься, Луна, недоступная и неподвластная.
Опускаю взгляд на свои руки — колдовской, нацеленный взгляд. Тонкие щупальца тьмы паутинками бегут по коже — светлой, серебристой, подсвеченной изнутри силой тотемной магии.
Я свечусь, а тьма ласкает меня — легко, невесомо, чуть щекотно. И тепло зарождается внутри, медленно вытесняя холод и страх.
— Однажды один из нас, рожденный в нашем мире, заметил в странном, чуждом и непонятном мире света крошечную, но такую яркую искорку, которая очень любила тьму. Тьма влекла и манила ее, эту искорку, завораживала, и ей так нравилось смотреть через завесу, заглядывать в недоступный темный мир. Наш мир. Она так удивила его, что он рассказал об этом мне.
— Он, — эхом повторяю я. — Кто он?
— Тот, кого призвали исказить разум одной упрямой женщины, так не хотевшей любить одного отчаянного мужчину.
Демон Ма. Демон, разрушивший разум Ма.
— Тогда и я заглянул через завесу, и эта маленькая серебристая искорка, светящееся существо, посмотрела на меня белыми от света глазами. Она не боялась, нет, она была совершенно бесстрашной. Ее не пугала моя сила, ее не пугал мой мир, жестокий и темный. Она улыбнулась, глядя на меня, протянула светящуюся руку и тихо попросила забрать ее. Унести туда, где нет света, причиняющего ей столько боли.
— И что же ты сделал? Судя по тому, что я все еще здесь, ты тогда просто отвернулся и ушел, — я говорю это нарочито грубо, резкостью пытаясь вернуть на место ту стену, разделявшую нас, которая вдруг начала трескаться, рассыпаться, распадаться по камешку.
Потому что что-то в словах демона задевает. Мешает отстраниться с той прежней уверенностью, мешает скрыться за короткой фразой, которую пришлось впитать с первым глотком вольного воздуха равнин.
Демоны лгут.
— Демоны не лгут, — и сердце на секунду замирает, прежде чем забиться чаще, отчаяннее. — Охотнику доступна лишь правда, только правда и ничего, кроме правды. А ложь — удел искалеченных завесой.
— Охотнику, — эхом повторяю я. — И на кого ты охотишься, Охотник? На доверчивых ведьм?
— На тех, кто пересек черту, нарушив законы миров, — спокойно отвечает демон. — На демонов, отказавшихся от собственного мира, от собственной сути. На тех, кто перестал быть собой.
— Но почему тогда ты спас меня? — я жду ответа, напряженно и нервно. — Почему?