Мое приближение заставляет одного из ярмарочных обитателей поднять голову.
— Их велено пропустить, — не нам, а пограничникам, сообщает он.
Те неохотно отступают, особенно неприязненно поглядывая на Шанса. Еще бы, силу скаута Черной банды трудно не почувствовать.
— Командный штаб в центре, в желто-красной палатке, — бурчит один из них. — Капитан с вами разберется.
И вот так, без досмотра или сопровождения, нас пропускают внутрь.
Я иду впереди, Шанс за мной. Демон, вновь изображающий Теня, чуть отстает, чтобы перекинуться парой приглушенных слов с пограничниками.
Смотрю по сторонам и не перестаю удивляться, как же люди умеют выживать и приспосабливаться. Когда-то ведь и Последней войны не было, и демонов. Не было колдунов и ведьм, не было магии в привычном для нас понимании. А потом в один день все рухнуло — и выстроилось заново, преобразилось. Люди выжили, адаптировались, нашли свое место в новом мире.
Вот и сейчас. Распалась защита города, годами поддерживавшая жизнь за его стенами. Узкие улочки, лишенные света, стали смертельной ловушкой, открытой зубам и когтям равнинных тварей и тварей других, рукотворных. Но горожане выжили, не сдались. Вот они на ярмарке, среди городских магов, среди пограничников — строят новую жизнь, новую защиту. Сплотившись, как это бывает в самые тяжелые времена.
Вдыхаю полной грудью запахи осенних костров, осени. Почти городской, почти правильной осени, полной какого-то странного спокойствия. Выхватываю взглядом лица — магов, горожан, пограничников. Кто-то мрачен, суров, но мелькают и улыбки. Вот ярмарочная девчонка что-то оживленно рассказывает мальчишке из города. Вот пограничник помогает ведьме укрепить палатку.
— Удивительно, — вслух произношу я, но Шанс только хмыкает.
Оборачиваюсь к разведчику, собираясь спросить, что же его смущает, почему он так напряженно вглядывается в едва различимый в мутной дымке силуэт города, почему так хмурится, словно что-то очень, очень неправильно, когда знакомый голос привлекает мое внимание.
— Некогда нам между собой грызться, — капитан Сумрак, высокий и широкоплечий, стоит в проходе между палатками спиной ко мне. Отчитывает двоих, мрачно замерших друг напротив друга.
Подбородок Бриз привычно вздернут вверх с ее обычным упрямством, и я с облегчением отмечаю, что мелкая, хоть и похудела и осунулась, в целом выглядит вполне здоровой. Невредимой.
— Мы на одной стороне, — подтверждает бывший Висельник. Я узнаю его только по множеству татуировок: без мертвенной бледности, без веревки на шее, без демонических когтей и гребня на спине он слишком непохож на того мертвого-немертвого, которого я в порыве жалости срезала с веревки. Таким, живым и обычным, в куртке пограничника, он кажется почти нормальным, среднестатистическим защитником горожан. Не монстром, бегущим от своей темной природы.
Бриз только фыркает, проталкиваясь мимо него.
— Думаете, дождетесь помощи? От кого, интересно, от вашего Теня, сбежавшего на равнины? Никто не придет, это я вам точно говорю, никто и никогда не приходит на помощь. Так что надо нападать, а не трусливо забиваться в угол. Надо отбивать наш город.
— Это уже не наш город, — монстр-пограничник спокойный, сдержанный. — Наш дом теперь здесь.
— А твоим он и не был, — сплевывает сестра. В ней словно бы что-то изменилось, надломилось, и темная злоба проступает в этих надломах, сочится наружу, выплескивается в резких, колких словах. — Зато моим был. И я хочу его обратно. А ты…
— Бриз! — останавливает ее голос капитана. Осекает, вынуждает умолкнуть. В голове проносится такая неуместная сейчас мысль, что именно этого сестре всегда не хватало — дисциплины, отца. Нормального, в меру строгого, но действительно заботящегося о ней отца.
— А что я? — низко и хрипло переспрашивает мелкую Висельник, игнорируя недовольство Сумрака.
— Ник! — капитан пограничников вздыхает — тяжело, устало. Это ведь не так просто — управлять неуправляемыми, примирять непримиримых, а еще защищать выживших, укреплять ярмарку, место, чуждое пограничникам по самой своей природе.
— Монетку в помощь страдающим городским магам? — голос бесшумно подошедшего заклинателя пугает меня.
Браслеты на вытянутой худой руке тихо позвякивают.