Тух фыркает снова.
— И Шута в лечебнице навещать, — вполголоса вставляет он. — Для полноты семейной картины.
Бледные губы сестры кривятся в горьковатой улыбке.
— Я тоже ведьма, Лу, и ведьма неправильная. Ты сама это прекрасно знаешь. И скажи, есть ли у меня шансы найти свое место в твоем мире? Правду скажи — есть?
— Нет, — тихо произношу я. — Потому что тебе не надо ничего искать. Твое место в моем сердце, мелкая, оно только твое. С того момента, когда я впервые тебя увидела — беззащитную, маленькую — я поняла, что больше не одинока. Хочешь, расскажу об этом? Хочешь, расскажу тебе все?
Бриз качает головой — но медленно, неуверенно. Губы сестры дрожат, пальцы судорожно комкают край блузы.
Достучалась, все-таки достучалась.
Я мягко похлопываю ладонью по низкой лежанке, предлагая сестре сесть. Бряк понимает намек быстрее мелкой — запрыгивает, сворачиваясь черным клубком у моего бедра.
— Останься, Бриз. Нам о многом надо поговорить.
Она остается.
Охотник приходит ночью, когда ярмарка затихает. Я лежу, вслушиваясь в тихое размеренное дыхание спящей Бриз, расположившейся на подушках в углу шатра. Горло чуть саднит — мы говорили слишком много и слишком долго. Есть и усталость, но усталость приятная, легкая.
Лежанка прогибается под весом демона. Чувствую прикосновение горячих рук, твердое тело прижимается к моей спине. Дыхание щекочет кожу.
— Спи, искорка. Завтра тебе понадобятся силы.
В его объятиях так спокойно, что я засыпаю почти сразу.
***
Где-то в глубине души я понимала, что так все и случится. Осознавала еще тогда, когда уходила на равнины за подмогой, за силой. Точно знала, что вернусь, и будет уже практически поздно.
И практически — это в лучшем случае.
Холодный ветер сдирает последнюю листву с низко нагнувшихся над узкими улочками деревьев. Осень в своем закате, жестокая и холодная, твердой рукой прибрала себе все. Простерла хмурые тучи над угрюмо замершим в сумраке городом, затянула белесым туманом истертые камни мостовых, лишила света, тепла, защиты. Отдала на откуп чудовищам.
И вот он, мой родной город, который я ненавидела и принимала, отпускала и вновь находила. Сейчас он, чужой, пустой и опасный, встречает смельчаков с заговоренными фонарями мрачной тишиной, будто напоминая, что многое уже потеряно и эти улицы принадлежат уже не им.
Где-то вдали, словно чуя кровь, воет демоническая тварь.
Гвардейцы появляются из тумана — темные силуэты с арбалетами наперевес, магически неощутимые, мертвые. Выстраиваются ровными рядами, замирают, словно ожидая команды. Я чувствую, как напрягается тело демона рядом со мной, слышу, как капитан Сумрак передергивает затвор заговоренного обреза, будто сигнализируя пограничникам, как перекидываются парой коротких слов городские маги. Воздух трещит от сгустившейся энергии.
Одержимые марионетки Правителя не двигаются с места. Их не пугает наш отряд, не пугает сильный демон за моей спиной. Они не боятся ни пограничников, ни колдунов. В пустом сосуде их живых тел нет места для страха. Только смирение. Только покорность.
Магия загорается на моих ладонях. В ее бело-голубом свете я вижу лица тех, кто выстроился передо мной — пустые, но пугающе знакомые лица. И я не могу шевельнуться.
“Эх, Луна-Луна”, - всплывает в памяти как пощечина.
Смотрю в подернутые мутью глаза бывшей воспитательницы и понимаю, что она уже никогда больше не произнесет этих слов. Она меня даже не вспомнит, девчонку, вечно влипавшую в неприятности. Сейчас она передо мной — неприятность — и это до боли иронично. И горько, потому что я узнаю не только ее. Я знаю слишком многих из тех, кто преградил нам путь.
Повариха, соседка Лазурной Волны, подкармливавшая нас с Тухом в далеком голодном детстве. Те, с кем бок о бок приходилось убирать урожай на обязательных полевых работах, бывшие мальчишки, с которыми мы когда-то играли в “демонов” и “пограничников”. Все эти люди, люди полузабытого прошлого, люди моего города, сейчас пусты и послушны воле Правителя.
— Чертовщина какая-то, — шепчет кто-то за спиной.
Чувства, всколыхнувшиеся внутри, сдавливают горло, и магия на моих руках гаснет, погружая нас в жутковатый полумрак.
Охотник первым выступает вперед. Он спокоен и уверен, холоден и бесчувственнен, и впервые за долгое время я боюсь не того, что мы не сможем выйти победителями из очередной схватки. Я боюсь именно победы.
— Стой, — тихо прошу я. Знаю, что он услышит — он меня всегда слышит. Кладу руку на его напряженное плечо, и потусторонняя энергия чуть покалывает пальцы. — Они живые. Они делают это не по своей воле.