два хлопца, что как мы, видать,
лишь только собирались спать.
60
Рассвет. Московские рассветы.
Рассветы вообще. Я в леты
младые, помнится, согретый
любовью, так любил, бывало,
у моря их встречать, взирая,
как с неба ночи покрывало
сворачивает молодая
заря, и думал я тогда,
что мои чувства навсегда.
61
Но всё проходит, всё проходит…
В пустом желудке колобродит,
и хмель последний уж уходит,
и я прощаюсь с Афраилом,
спешу в метро и предвкушаю,
как я сейчас к подружке милой
прильну, но прежде чашку чаю
я выпью, а потом упасть
уж можно будет и в кровать.
62
В вагоне поезда, зевая,
и в голове перебирая
ночные приключенья, злая
меня охватывает скука.
Как глупо всё. Зачем так много
я говорил. И врал, как бука,
что я богат… Смешно, ей-богу.
И водку пил. Плохую. Да.
Но, видно, надо иногда
63
вот так, лицом в дерьмо уткнуться.
А завтра бодрячком проснуться,
читать поэтов, иль согнуться
над рукописью… Нет, не будет
по-старому. Меня подружка
всё время пилит, что все люди
имеют бизнес, я ж, как Пушкин,
сижу над рукописью, да
готов лишь трахаться всегда.
64
Что делать? Неужели бросить
писать стихи? Она гундосить
не перестанет… Если просит
вас женщина… Какая дура!
Она не понимает, что я
талант имею. Ей фактура
моя как раз-таки другое
подсказывает, и она
мне говорит: ты врёшь сполна
65
о собственном таланте… Впрочем,
её понять возможно. Очень
похоже, что я просто кочет
последний. Неудачник, право.
Нигде не напечатан. Годы
уже серьёзные, и слава
или известность, иль хоть моды
всплеск на меня, - должны прийти
ко мне. Но я ещё в пути.
66
Да, жизнь меня перемолола.
Все упования, вся школа
высоких истин, всё подолом
той ПАРКИ БАБЬЕЙ вскользь накрылось.
Всё позади. Теперь я вижу
яснее ясного, что милость
судьбы, что я не ненавижу
себя и жизни. В этом нет
моей заслуги. Этот свет
67
дала Татьяна мне. Что был бы
я без неё? Она из дылды
мужчину сделала и плыл бы,
когда бы не она, я точно
среди дерьма. Такое дело.
Заняться бизнесом и прочно
оставить музу? Это смело.
Хотя смелей мой был бы шаг
остаться с музой натощак.
68
Я был почти в пустом вагоне.
Чуть холодило мне ладони
и зад сидение. В салоне
было свежо. Уткнувшись в свитер
сидел парнишка слева. Скоро
мне выходить. Мозги, как сито,
собрали всё дерьмо, в котором
нет жемчуга, и я скорей
уставился в стекло дверей.
69
«Не прислоняться». «Не слоняться».
«При» кто-то стёр. Такие, братцы,
попались шутники. Стараться
их перевоспитать не стоит.
Из поколенья в поколенье
передаётся этот поезд,
где мальчик видит откровенье
в том, что он «при» монеткой стёр.
Он догадался, он остёр!
70
Но метрополитен упрямый
вновь добавляет «при», и самый
догадливый мальчишка, с мамой
сидящий на скамье, сначала
не понимает, что возможно
словечко изменить и мало
что посмеяться, но подложно
прослыть первейшим остряком
средь тех, с которыми знаком.
71
А между тем жизнь продолжает
своё движение, стирает
не только «при», но «слон» и знает,
что вскоре «ять» сотрёт и больше
скажу – совсем сотрёт все буквы,
и тот, кто задержался дольше
в сём мире – есть поэт, чьих мук вы
знать не должны. Он хочет, блядь,
«Не прислоняться» написать,
72
как Метрополитен. Но он-то
всего лишь графоман, что с понтом
как Метрополитен. Урон-то
достоинству, пожалуй, выйдет.
Но не фиг задаваться. Ты же
не Метрополитен. Изыди,
блин, сатана. Бери чуть ниже,
пиши попроще, для души,
«Не прислоняться» - не пиши.
73
На улице совсем светало.
Я через рынок шёл. Слетала
листва с деревьев. Подметала
бригада рынок, что пустынным
ещё был. Проходили люди,
спеша в метро. А я с невинным
лицом шёл спать. И кто осудит
меня за то, что я тружусь
иначе? Сам ведь расплачусь.
74
Да, я работал же когда-то
как все. 140 эр зарплата
моя была. И рановато
я просыпался – в шесть, пожалуй.
Зарядку делал. К остановке
шёл на «шестой» автобус. Мало
я поработал – был к винтовке
приставлен, - в восемнадцать лет
забрали в армию. Привет.
75
А поле армии работал
я грузчиком. Была охота.
Два года с молокозавода
не уходил – трудился на фиг.
Машины с тарой из-под млека
я разгружал, и друг мой Рафик
считал меня за человека
умнейшего, и он всегда
со мной советовался. Да.
76
Ах, кем я только не работал!
Теперь мне тридцать. Я измотан.
Зачем живу – не знаю. Что-то
утрачено, видать надолго.
Но вот уже и дом мой виден.
Залезу в ванную. Вот «Волга»
подружкина. Удел завиден
мой на ближайшие полдня,
а остальное всё фигня.
77
Спиртным наверное я пахну.
Сейчас войду, помоюсь, бахну
чайку и хорошенько трахну
Танюшку, чтоб была ручная.
Я, блин, хозяин в доме. Надо
мне настоять, чтобы родная
мне не устраивала ада,
пусть подождёт, раз любит; нет,
так до свидания. Привет.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Татьяна говорит, что скоро
поедем в Крым по делу. Спора
я не веду: я рад. Мой город
N. N. – я там родился. Там же
у нас дела теперь. Как кстати.
И отдохнём. Сумею даже
всех повидать. Там тёти, дяди,
брат мой родной, друзья и дым
отечества… Скорее в Крым!
2
Сейчас там осень лишь в начале.
Ещё тепло и на вокзале
арбузы продают, и дали
покрыты сизой дымкой: дети
жгут листья там и сям. Там сухо
ещё, должно быть, солнце светит,
и обывательское ухо
улавливает крик грачей
средь остывающих ночей.
3
Уж сколько лет живу в Москве я?
Лет восемь. Здесь я, холодея,
и кончу дни возможно. Где я?
И почему вдали от дома?