— Ну, а что нам друг от друга скрывать? Смерть Олды, как ни поверни, на руку.
— Так-то оно так. Но хотя бы видимость сострадания перед Господом нужно соблюсти.
— И кто после этого больший фарисей — я или ты?!
— Не можешь, чтобы не уколоть побольнее.
— Куда уж нам? — скромно потупился колобок. — Так что за несчастный случай? Ошибка в медицинском диагнозе? Неправильное лечение? Неудачное падение с третьего этажа вниз головой?
— Не угадал! Над клиникой потерпел катастрофу следовавший со стороны Синих гор вертолет. Под его обломками погибло несколько человек. В том числе — Олда.
— Не было, как говорится, счастья…
— Перестань паясничать!
— И не думаю. Но разве смерть в этом случае — не избавление?
— Сие ведомо только Всевышнему!
— Ну, да ладно, не загибай чересчур со своей набожностью. Лучше скажи, как теперь станем вести себя по отношению к Венере?
— Что ты имеешь в виду?
— Оставим все, как есть? Или, имея развязанные руки, сообщим девушке правду?
— А что это даст?
— Ну, ты же видишь, она сильно страдает от неизвестности. Что подтверждают и наблюдения домашнего доктора. Вспомни, сколько раз, особенно в последнее время, дочь заводила разговор о своих настоящих родителях, стремясь хоть что-то о них разузнать. Оно и понятно: девчонка превратилась в девушку и ничего удивительного нет, что ей захотелось, в конце концов, раскрыть тайну собственного появления на свет.
— У тебя, по-моему, не башка, а емкость для пищи! «Раскрыть тайну», «раскрыть тайну»! А ты думаешь, почему я так возражала против того, чтобы она устроилась на работу в Кисангани?
— Потому что слишком далеко от дома.
— Двенадцатиперстная ты кишка! Вовсе не потому.
— А почему же?
— Боялась, а вдруг не во зло, а невзначай, сестра проговорится. И что прикажешь тогда делать?
— Ничего страшного! Ну, узнала бы, наконец, малышка, что ее родная мать сбрендила. Мы-то в этом не виноваты. Наоборот, удочерили, обогрели.
— Наша песня хороша, начинай сначала!
— В каком смысле? — сделал вид, что обиделся, коротышка.
— Пошевели той единственной извилиной, которая еще сохранилась в твоем закопченном котелке! Ну?
— Что «ну»?
— Хотя бы полуфабрикат готов?
— Перестань! И хватит играть в «угадай с трех раз с закрытыми глазами».
— Эх, ты, непрожаренный бифштекс с подгоревшей коркой! Представь себе, Венера в течение шестнадцати лет слышит, что ее мать умерла, едва дочери исполнился годик, а отец — и вовсе неизвестно кто.
— Но ведь про отца — правда. Олда, в самом деле, унесла загадку зачатия сначала в могилу безумия, а теперь уже — и в могилу небытия.
— Но мы-то, ее односельчане, догадываемся. Ведь Олда ни с кем больше, кроме одного, в своей жизни не встречалась. А потом вдруг исчезла. С чего бы? Ясно: чтобы скрыть беременность. Ее ведь тамошние правоверные ханжи заклевали бы! Вспомни хотя бы, сколько пришлось вынести мне! Ладно, впоследствии хоть оказалось, что я вообще не могу иметь детей. А если бы понесла тогда от тебя, олуха царя небесного? Тоже — хоть уезжай, куда глаза глядят!
— Не преувеличивай! Мирская молва — что морская волна.
— Кобелям-то что? Им же не совали: инструмент в ширинку — и поминай, как звали! Отдуваться за все приходится нам, представительницам слабого пола.
— Ну, дорогая, о тебе этого не скажешь! Ты любого мужика в его же ширинку заткнешь! По самые, так сказать, немытые пятки.
— На что намек? Что я тебя на себе женила? Так, видит бог, не неволила. Сам…
— … попал, как кур в ощип!
— Не умничай!
— Не буду.
— Так вот, иной человек отцом Венеры быть не может.
— И что из этого?
— Ровным счетом ничего. Нам ведь неизвестна дальнейшая судьбы Клода Вилкау. Где он? Жив ли? Если жив, чем занимается? Имеет ли хотя бы малейшее понятие, что у него родилась дочь? Как видишь, сплошные загадки.
— Однако, они нам больше выгодны неразгаданными.
— В определенном смысле — да.
— Вот видишь!
— Но мать?! Мы с тобой все эти годы прекрасно знали, где она коротает свои горькие дни. Да, то, что удочерили девчушку, делает нам честь. А то, что столько скрывали правду о родной матери? Убеждая Венеру, что та давным-давно умерла.
— Так я же и говорю!
— О чем говоришь ты, растерявший последние капли разума?!
— Ну, допустим, разум — всего лишь дешевая рамка души. А говорю я о том, что теперь, когда Олда скончалась, пора восстановить историческую справедливость.
— Геродот ты недоделанный! Первая же фраза на сей счет поставит на нас обоих вечное клеймо отъявленных и циничных лгунов. Как, думаешь, после этого изменится отношение Венеры к нам и в какую сторону?
— Закавыка! — почесал живот коротышка. — И как, в таком случае, поступить мудро? Мы ведь в ней, нашей малышке, души не чаем.
— Выход один: все оставить, как есть!
— Тогда немедленно уничтожь письмо, чтобы оно даже случайно не попало ей глаза!
— Да, это было бы катастрофой!
Глава 92
В кабинете в который раз воцарилась напряженная тишина. «Надо быть готовым, сейчас начнут склонять по всем гипотенузам вкупе с катетами», — подумал полковник. И, набравшись смелости, попросил разрешения сесть, так как изрядно устал за три проверочных дня. И замер в напряженном ожидании.
— На ваш взгляд, какая главная причина произошедшего? — скрестив пальцы, Абунг хрустнул суставами.
— Их, по крайней мере, две. Первая — тотальная смена в тот период кадров. Вторая — излишняя степень секретности внутри управления.
— Своей вины не отрицаете?
— Ни в коем случае! — поспешно заверил членов комиссии Окава.
— Оба досье мы забираем с собой. ЧП запланировано рассмотреть на закрытом заседании правительства. Не исключено, вас на него пригласят. Если нет, о решении сообщат дополнительно. Вопросы имеются?
— Никак нет, господа члены высокой комиссии! — на всякий случай вновь обратился сразу ко всем — с фуражки кокарда не свалится! — полковник.
— В таком случае мы вас покидаем! — подвел полуфинальную черту генерал. — Распорядитесь насчет транспорта!
— Может, отобедаете? — несмело заикнулся, стремясь заработать хотя бы таким способом белый шар, Окава.
— Отставить! — приказал Абунг.
— Есть отставить! — несколько сник полковник, на ходу прикинув, что в данной ситуации этого предложения лучше было вовсе не делать.
Его запоздалый вывод ехидно прокомментировал Жуадга:
— Интересно, за какие деньги, господин полковник, вы собирались нас угощать? Уж не за те ли, что сэкономили на обучении без конца проваливающегося персонала?!
Ответить Окава не успел. Ситуацию разрядил появившийся на пороге вестовой:
— Господин генерал, — пробарабанил он. — Разрешите обратиться к господину полковнику?
— Разрешаю!
Вестовой, филигранно, словно чечеточник, щелкнув каблуками, повернулся к непосредственному начальнику:
— Господин полковник, срочная шифрограмма!
— Откуда? — уточнил Окава.
Подчиненный со всей дури выпучил зенки:
— С самого верха! Иначе я бы не осмелился вас беспокоить.
— Давай сюда!
— Есть! — вошедший протянул папку. — Здесь оригинал и расшифровка.
Полковник пробежал документ глазами. И повернулся к главе комиссии:
— Господин генерал, шифровка касается вас!
— Лично?! — орден-пицца недоуменно качнулся на его груди.
— Так точно! И господина финансиста.
— Дайте сюда бумагу! — потребовал генерал.
— Пожалуйста! Исключительно для вас, — не забыл про белый шар Окава.
И тут же объяснил свою нетактичность:
— Инструкция подобное категорически запрещает!
Абунг прочитал шифровку. Коротко бросил свите:
— Срочно выезжаем!
— Объясните, что случилось?! — потребовал Жуадга. — По крайней мере, мне. Ведь, как утверждает господин полковник, документ непосредственным образом касается и финансиста. Не изобретайте секрета на ровном месте!