— Сколько времени займет вся работа?
— От двадцати минут до пяти часов — точнее сказать не могу.
Я объяснил ему, что чем быстрее, тем лучше, а наш телефон он знал и так. Домой я пришел как раз в тот момент, когда Вульф пересекал холл, направляясь в столовую. А поскольку за столом говорить о делах у нас строго запрещается, он остановился у подоконника и спросил:
— Ну?
— Пока все идет неплохо, — ответил я. — Даже прекрасно. Человек, разбирающийся в пуговицах так же хорошо, как вы в еде, никогда не видел ничего похожего. Кто-то потратил несколько часов на изготовление каждой пуговицы. Вопрос о материале поставил в тупик этого специалиста, так что я отнес их к Хиршу. Он сообщит о результате анализа сегодня во второй половине дня.
Вульф пробурчал свое обычное «удовлетворительно» и продолжил свой путь в столовую, а я поспешил мыть руки. Среди новомодных технических изобретений, не исключаю, есть такой приборчик, который можно подключить ко мне и к Вульфу, чтобы он точно показал, кто кого раздражает больше — он меня или я его. К сожалению, такого приборчика у нас пока нет, и я могу только гадать, каковы были бы его показания. Это особенно интересно в тех случаях, когда нам ничего не остается, кроме как сидеть и ждать. Ведь ждать можно по-разному. Сидя после ленча в кабинете, я раздражал Вульфа тем, что каждые несколько минут смотрел на часы, пока он диктовал мне длиннющее письмо какому-то охотнику за орхидеями из Гондураса. Потом он стал раздражать меня, устроившись с книжкой «Путешествие с Чарли» Джона Стейнбека. Черт возьми, у него же была работа! Уж если приспичило почитать, взял бы, что ли, «Его собственный образ» Ричарда Вальдона! Быть может, там найдет какой- нибудь намек на разгадку. Хирш позвонил в три часа сорок три минуты. Я держал наготове блокнот — на случай, если он станет сыпать длинными научными терминами, — но он сумел обойтись обычными словами, к тому же их было совсем немного. Я повесил трубку и повернулся к Вульфу. Он поднял глаза от книги.
— Конский волос, — сообщил я. — Обычный, ничем не покрашенный натуральный белый конский волос.
Он что-то буркнул. Потом сказал:
— Успеем мы дать объявление в завтрашних газетах? «Таймс», «Ньюс», «Газетт».
— В «Таймс» и «Ньюс» — вероятно, в «Газетт» — точно успеем.
— Возьми блокнот. В два газетных столбца шириной, это примерно четыре дюйма. Наверху заголовок: «Сто долларов», цифрами, покрупнее. Ниже жирным шрифтом: «...будет выплачено наличными за сведения об изготовителе или же о происхождении пуговиц, запятая, изготовленных вручную из белого конского волоса, точка. Желаю знать не о тех, запятая, кто может сделать такие пуговицы, запятая, а о тех, запятая, кто делал их, точка. Сто долларов будет выплачено только лицу, запятая, предоставившему информацию первым, точка». Внизу укажи мою фамилию, адрес и номер телефона.
— Полужирно?
— Нет, мелким шрифтом обычной яркости.
Я пододвинул пишущую машинку и подумал, что готов отдать дюжину пуговиц за то, чтобы узнать, когда он решил дать это объявление — во время диктовки письма или во время чтения «Путешествия с Чарли».
4
Правила внутреннего распорядка в нашем доме на Тридцать пятой Западной улице установлены, конечно, Вульфом, поскольку он хозяин, но я порой вношу изменения в утренние процедуры. Шеф строго придерживается своего расписания: в восемь пятнадцать Фриц приносит ему завтрак в комнату на третьем этаже, в девять Вульф на лифте поднимается в оранжерею, а в кабинет спускается к одиннадцати. Мое расписание зависит от разных событий, в частности, от того, когда я вернулся домой. Моему организму нужен полноценный восьмичасовой сон, в соответствии с этим я и определяю час подъема. И поскольку в среду я был в театре, потом сидел с другом в баре «Фламинго», а до дома добрался уже после часа ночи, я и поставил свой будильник на полдесятого утра. Но в четверг утром мой сон прервал не будильник. Проснувшись, я еще плотнее закрыл глаза и попытался понять, что мне мешает. Это был не телефон — вечером я его выключил, да и звук не тот. Это был... шмель, но какого черта нужно шмелю посреди ночи в нашем доме? А может, солнце уже взошло? Я заставил себя открыть глаза и посмотрел на часы. Без шести девять. И гудел, конечно же, селектор. Можно было и сразу сообразить. Я повернулся и нажал клавишу.
— Комната Арчи Гудвина. Гудвин слушает.
— Извини, Арчи, — донесся голос Фрица. — Но она настаивает.