— Достань записную книжку.
Так начался третий этап.
К ленчу мы обсудили последние детали программы, и все, что осталось, это только выполнить её. Это была уже моя работа. Три дня ушло на подготовку, и еще четыре оставалось до того момента, когда клубок начнет разматываться, потому что воскресный выпуск «Газетт» выходит только по воскресеньям. Мои три дня прошли следующим образом.
Понедельник. День. Вернулся обратно на побережье, чтобы ввести в курс дела клиентку. Она заартачилась, и я остался обедать. Она не столько была против моего возвращения в город, сколько боялась огласки. Дело не двинулось бы дальше, если бы я не растянул свое пребывание в коттедже и не путал бы личные отношения с деловыми. Я уезжал с её обещанием вернуться на Одиннадцатую улицу в среду днем и остаться там сколько потребуется.
Вторник. Утро. Нанес визит Элу Пензеру, совладельцу «Посарт Камера» на Сорок седьмой улице, чтобы уговорить его пойти со мной и помочь купить коляску для ребёнка. Обратно к нему уже с коляской. Я оставил ему набор фотоаппаратов, объяснив, каким образом они должны быть использованы и он обещал подготовить все к среде.
Вторник. День. Зашел в контору Лона Коэна на двадцатом этаже Газетт-билдинг. Если Лон и занимает какую-нибудь должность, я её не знал. На дверях маленькой комнаты было написано только его имя, причем дверь была второй по счету от той, которая вела в комнату издателя. Я бывал там, наверное раз сто за последние несколько лет, и, по крайней мере, семьдесят из них он при моём появлении звонил по одному из телефонов, стоящих на его письменном столе. Так было и в этот вторник. Я сел на стул у письменного стола и приготовился ждать.
Лон повесил трубку, провел рукой по гладким черным волосам, повернулся и нацелил на меня взгляд своих черных глаз.
— Где это ты так обгорел?
— Разве это называется «обгорел». У тебя что астигматизм. — Я похлопал себя по щеке. — Добрый коричневый загар.
Когда этот вопрос был решен или, скорее, остался нерешенным, я скрестил ноги.
— Ты — счастливый парень, — сказал я Лону. — Просто потому что я люблю тебя безо всякой к тому причины. Я пришел и принес тебе нечто исключительное, за что хорошо заплатила бы любая газета в городе.
— Так-так. Говори, Арчи.
— Это тебе не дареная лошадь, которой не нужно заглядывать в зубы. Может быть, ты слышал имя Люси Вэлдон? Вдовы писателя Ричарда Вэлдона?
— Да.
— Получится сенсационная газетная статья, целая страница, в основном фотографии. Хороший здоровый заголовок, может быть что-то вроде: «Женщины любят детей». Дальше пойдет текст. Его будет немного. Им займется один из твоих мастеров слова. В нем расскажут о том, как миссис Вэлдон, молодая, красивая, богатая вдова знаменитого человека, не имеющая собственных детей, взяла в свой роскошный дом младенца и окружила его любовью и заботой. О том, как она наняла опытную няню, которая предана маленькому карапузу... Может быть ангелочку или ягненочку. Не мне это писать. Как няня дважды в день вывозит его на прогулку в дорогой коляске с десяти до одиннадцати утра и с четырех до пяти вечера. Она гуляет с ним у Вашингтонской площади, чтобы дитя могло наслаждаться красотой природы — деревьями, травой и так далее, — я сделал жест рукой. Какая поэма! Если в вашей платежной ведомости значится поэт — прекрасно, но есть и некоторые детали, которые должны быть включены. Фотографии могут быть любыми: миссис Вэлдон кормит младенца или даже купает его, если ты имеешь право помещать обнаженную натуру. Но одна фотография обязательна: няня с коляской на Вашингтонской площади. Я буду на этом настаивать. И также на том, чтобы все это было помещено в ближайшее воскресенье, фотографии могут быть сделаны завтра днем. На досуге ты можешь меня отблагодарить. Вопросы есть?
Едва он открыл рот, хотя, судя по выражению его лица, вовсе не затем, чтобы меня благодарить, зазвонил телефон. Лон повернулся, взял трубку зеленого аппарата, заговорил, но большей части слушал и через пару минут повесил трубку.
— Ты обладаешь наглостью и ослиным упрямством, — сказал он.
— Это не только вульгарно, но и не относится к делу, — ответил я.
— Черта с два. Может быть, ты помнишь тот день, месяц назад, когда ты был здесь, спрашивая об Элен Тензер, и я задал тебе вопрос, нашел ли ты пуговицы.
— Сейчас, когда ты мне напомнил, припоминаю.
— И ты тогда увильнул. А сейчас слушай. Ты знаешь о пуговицах больше моего, но и я знаю немало. Знаю о том, что они были на комбинезоне ребенка, о том, что их сделала Элен Тензер, что несколько подобных пуговиц было на комбинезонах, найденных в её доме, что в этом доме жил ребенок, а после того, как ты с ней встретился, она была убита. И сейчас ты являешься с этой сказкой о Люси Вэлдон и младенце, и еще спрашиваешь, есть ли у меня вопросы. Увы, есть. Ребенок в доме Люси Вэлдон и ребенок, живший в доме Элен Тензер — один и тот же?